— Я и сам был некоторым образом монахом.

— Но вы никогда не влюблялись.

— Этой пропасти я никогда не преодолевал. Моя слабость относится к сфере телесной, а не духовной.

— Эта испанка, Ампаро, без ума от вас.

— С ней все хорошо?

— Как и Карле, ей обеспечено уважение и максимальные удобства.

— Мне бы не хотелось узнать, что ее каким-нибудь образом обидели, — произнес Тангейзер.

— Ведите себя рассудительно, и ни одна рука не коснется ее, кроме вашей собственной.

Тангейзера беспокоила змеиная изворотливость, звучащая в его ответах, но он не чувствовал за ними никакой лжи. Но лгал он или нет, все козыри все равно были в руках инквизитора.

— Почему вы вообще вернулись в Эль-Борго? — спросил Людовико.

Людовико рассчитывал, что этот вопрос приведет его в замешательство. Тангейзер только пожал плечами.

— Я оставил здесь небольшое состояние, заключенное в опиуме и драгоценных камнях. Достаточное, чтобы основать какое-нибудь прибыльное дело, будь то в Италии, Тунисе или на побережье Стамбула. Кроме того, мысль о том, что моих товарищей турки в итоге закуют в цепи, не давала мне покоя, я воображал, что смогу уберечь их от подобного конца.

Людовико подался вперед.

— Карла ненавидит меня?

Вопрос вырвался у него так, будто мучил всю его жизнь.

— Она никогда не говорила мне об этом, — ответил Тангейзер, — и не потому, что не представилось такой возможности или не было повода. Просто в ее душе нет той почвы, на которой может прижиться ненависть. Она просто не в силах постичь твоей жестокости. Женщины в основном считают дикость неразрешимой загадкой. Сомневаюсь, что она оценит, если ты попытаешься отправить меня на костер. Но, должен признать, она ощущает скорее скорбь, глядя, как человек, которого она когда-то любила, творит злодеяния.

Людовико кивнул, будто бы на данный момент скорбь его вполне устраивала.

— Все эти годы, пока я был тесно связан со смертью, я не хотел, чтобы кто-то умирал. Но долг и благополучие церкви требовали обратного. Хотя, должен признать, временами я желал смерти вам, и с большой страстью.

— Признаю, я и сам испытывал не менее страстное желание на твой счет, — сказал Тангейзер.

— Как бы то ни было, теперь, когда мы встретились лицом к лицу, оказалось, что мой гнев испарился.

— Как говорят арабы, лучше избрать мудрого человека врагом, чем глупца — другом.

— Я пришел сюда предложить сделку.

— Кажется, мне нечего предложить со своей стороны.

Людовико произнес:

— Я хочу, чтобы вы убили Ла Валлетта.

Тангейзер сумел и глазом не моргнуть. Он никогда даже не задумывался, что Людовико может ставить перед собой именно такую цель, но, поразмыслив всего мгновение, признал это вполне закономерным. Предательство высшего разряда, однако он лучше кого-либо другого знал, что у государства нет более действенного орудия, чем убийство.

Он только спросил:

— Когда?

Людовико ответил:

— Сейчас.

— Значит, адмирал дель Монте — человек Папы.

— Он станет человеком Гислери, хотя сам пока что не подозревает об этом. У адмирала нет никаких недостатков, за исключением разве что неспособности разглядеть обман.

— Я согласен, что дель Монте с готовностью склонится перед Папой, но не перед инквизитором.

— Не успеет завершиться этот год, как «кольцо рыбака» будет сиять на пальце Гислери.

Тангейзер дернул бровью.

— Если ты планируешь убить еще и Папу, мне кажется, глава Религии — слишком мелкая дичь.