Изменить размер шрифта - +
Потом будет пытка, вы признаетесь в злонамеренной клевете, а к закату уже будете болтаться на виселице.

— А если я просто уеду прочь через Калькаракские ворота?

— Мои люди, находящиеся здесь, в здании суда, должны получить известие о смерти Ла Валлетта до того, как солнце опустится за гору Сан-Сальваторе. Если нет, вместо него умрет Ампаро. Она будет умирать неприятной смертью и в страхе. Если Ла Валлетт останется жив, Ампаро умрет. Выбор за вами.

— И ты рискнешь вызвать у Карлы отвращение к себе?

— Карла ничего не узнает. Она будет уверена, что я позволил Ампаро уехать с острова вместе с вами.

Тангейзер не обратил внимания на спазм в животе. Он согласно кивнул:

— И снова я приношу свои поздравления.

— В церкви будет один мой человек, близкий к Ла Валлетту, — прибавил Людовико. — Любое предательство с вашей стороны, и он тотчас лишит Ампаро жизни.

— Однако мне предстоит непростая работа, — сказал Тангейзер. — Главное в ней — не создавать лишнего шума. Если я обнаружу, что в темноте у меня за спиной звенят рыцарские доспехи, если кто-то из твоих соглядатаев потащится за мной, я не отвечаю за их жизни.

— Та степень свободы, какую вы требуете, будет вам дана. Я согласен, что она необходима. Мой человек будет приглядывать за Ла Валлеттом, а не за вами. Вы найдете свои доспехи и одежду за этой дверью. Барка стоит у причала. Бурак привязан под разрушенным мостом.

— Когда мы встретились впервые, ты отпустил мне грехи, — сказал Тангейзер.

Людовико внимательно посмотрел на него, словно ожидая увидеть насмешку. Но не увидел. Он поднял руку.

— Ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.

Людовико развернулся и пошел в темноту.

— Тогда, у Калькаракских ворот, — произнес Тангейзер, — кто нас предал?

Людовико остановился и обернулся, безликий черный силуэт на темном фоне.

— Ваша девушка, Ампаро, — сказал он.

— Я тебе не верю, — сказал Тангейзер.

— Расставание с Бураком так разрывало ей сердце, что она рассказала обо всем коню.

Кажется, Людовико улыбнулся в темноте? Тангейзер не успел рассмотреть.

— А сицилийская старуха подслушала.

 

Суббота, 8 сентября 1565 года — Рождество Пресвятой Богородицы

Церковь Благовещения — Сан-Лоренцо — здание суда

К тому времени, когда Тангейзер отыскал Гуллу Кейки в церкви Благовещения, все в нем уже клокотало от гнева. Слезы восхищения, ручьями льющиеся в церкви, несколько охладили его, что было хорошо, потому что сам он хотел, чтобы его кровь сделалась холодной, как снег.

Хотя было еще темно, разрушенная церковь была переполнена народом, и Тангейзер подозревал, что будет переполнена до самого вечера. То, что освобождение от мусульманской осады пришлось на такой святой день, все поголовно считали знаком Божественного провидения. И пусть в этом году не было праздника сбора урожая, зато народ пожал на полях сражений свою свободу, и в этот день все возносили самые искренние благодарности Христу и Деве Марии. Лето подошло к концу, и они были спасены.

Внутри церкви Благовещения черные тени перемежались желтыми огоньками сотен свечей и лампадок. Фитили ламп дымили на полочках под изображениями остановок Христа на крестном пути. Статуя Мадонны размером с ребенка была убрана белыми цветами. Букетик из сухих пшеничных колосьев и виноградная гроздь из какого-то виноградника Лизолы лежали у ее ног. Козы, украшенные лентами, то здесь, то там дрожали среди толпы. Корзины с яйцами и увядшими овощами стояли у подножия алтаря. Протолкнувшись через паству, Тангейзер обнаружил Гуллу Кейки у одной стены; тот стоял под барельефом, изображающим сцену бичевания Христа.

Быстрый переход