Лилит Сэйнткроу. Ревность
Странные ангелы – 3
Пролог
Я лежу на узкой односпальной кровати, в комнате, не больше, чем шкаф, в совсем крошечной квартирке. Листы бумаги, в которых я рисовала во время путешествия, острыми углами упирались мне в грудь. Я прижала их сильнее. За окном грохот Бруклина напоминал большого спящего зверя. Это движение на расстоянии, разговаривающее на своем безъязычном ворчании. Они вернулись с чистки крысиного нашествия, и они измождены. Снаружи приоткрылась дверь, я слышу звон бокалов, как наливается жидкость, и снова раздается голос моего отца.
— Ты должен, Огаст. Я не могу оставить ее где-либо еще, и я должен...
Огаст прервал его.
— Боже мой, Дуайт, ты знаешь как это опасно! А она еще просто ребенок. Зачем оставлять ее со мной?
Я прильнула к подушке. Это была подушка Огги. Он постелил кровать для меня, только в этой спальне было как в коробке из-под печенья. Они с папой думали, что я сплю. Я сделала глубокий вдох. Здесь пахло, как в месте, где жить может только мужчина — спёртым и испорченным дыханием от сигаретного дыма.
Стопка хлопнула по столу. Папа пил Джим Бим, и если он делал это быстро вместо того, чтобы потягивать, то ночка будет долгой. Огги припал к водке.
— Ей безопаснее всего здесь. Я должен сделать это! По... по веским причинам.
— Элизабет не стала бы...
Мои маленькие уши сонно навострились. Папа никогда много не говорил о маме. И, видимо, сегодня вряд ли собирался.
— Не надо, — стекло снова звякнуло — горло бутылки ударилось о бокал. — Не говори мне, что она сделала бы, а что нет! Она мертва, Доброслав! Моя маленькая девочка это всё, что у меня осталось. И она будет здесь. Думаю, я отправлюсь за ублюдком в Канаду, и когда я вернусь...
— А что если не вернешься, Дуайт? Что после этого я буду делать?
— Ну тогда, — сказал папа тихо, — она будет наименьшей проблемой из всех. Тем более у тебя есть друзья, которые знают, что делать.
— Нет никого, кому я могу доверять, — слова Огаста звучали угрюмо. — Ты даже не имеешь понятия, против кого идешь. Я мог бы связать тебя и попытаться остановить.
— Тебе придется убить меня, Огги. Перестань давить на больное, не при моей маленькой дочери, — неприкрытый гнев звучал в его словах. Если бы я была там, то испугалась бы. Когда отец говорил так, это означало, что лучше оставить его в покое. Он никогда не был жестоким, но хладнокровие и тишина, когда он был таким, не могли принести комфорта. — К тому же, это может оказаться охотой на другого дикого олуха. Скользкий ублюдок.
— Мы этого не знаем, — пробормотал Огаст. Это был не вопрос. — Месяц. Вот сколько я смогу продержаться, не сказав никому, Андерсон. И я делаю это не ради тебя. Это девочка заслуживает быть среди своих.
Снова тишина, и я почти могла видеть, как папины глаза белеют. Вся глубина голубого исчезает, и он выглядит так, будто его отбелили.
— Я и есть свой. Я ее родственник. Я знаю, что будет лучше для нее.
Я хотела подняться, протереть глаза, и выйти на кухню. Потребовать, чтобы они объяснили, что здесь происходит. Но я была всего лишь ребенком. Какой ребенок может подняться и требовать, чтобы ему что-то рассказали? К тому же, я не понимала и половины из того, что знала сейчас.
Я до сих пор не знала достаточно. |