Или когда каждую вещь, которую, как вы думали, была стабильной и реальной, забирают, по одной за раз. Пока вампиры рычат и пытаются убить вас.

     Я подыскивала, что сказать.

     — Я пахну странно? — я приоткрыла один глаз, посмотрела на него.

     Его брови поднялись, холодные глаза посмотрели на меня по-настоящему, вместо того, чтобы отгородиться.

     — Что?

     — Я, гм. Некоторые оборотни... они сказали мне, что я... пахну. И, ну, ты, — ты пахнешь как рождественский леденец, только в хорошем смысле. Только если это из-за крови, то я не уверена, что мне сильно нравилось это.

     — Ты очень любопытна и проницательна, моя пташка, — он кашлянул. Я знала этот звук; взрослые издают его, когда собираются говорить про птичек и пчелок. — Ты действительно пахнешь очень хорошо. Пряности и соль. Очень приятно. Это значит, ну, в общем, когда светоча достигает возраста становления, что отличается от физической зрелости...

     Если он начнет говорить эвфемизмами, то я закричу.

     — Очень хорошо. Что насчет тебя? Никто из парней не пахнет так, как ты.

     — Мне следовало бы гордиться этим, — но его лицо снова стало отстраненным, вернулась слабая, подобная деловому выражению лица маска.

     — Если ты не собираешься отвечать мне, Кристоф, просто скажи, — теперь я пожалела, что подняла этот вопрос. Я скомкала тряпку и вздохнула, поднимаясь на ноги. Вымытая и опустошенная, все во мне было парализовано. Это был другой вид онемения, тот, который мне нравился. Даже мысли о папе не причиняли столько боли, как, скажем, если бы меня ущипнули за ногу, пока я спала. — Сколько времени?

     — Три часа. Дрю...

     — Я хочу увидеть Пепла. Затем хочу поискать Грейвса.

     — Тебе следует отдохнуть. Сегодняшняя ночь может быть тяжелой.

     Моя подбородок поднялся. Это был взгляд «упрямого мула», за который бабушка так часто упрекала меня.

     — Я не буду одна на Судебном процессе.

     Он кивнул, как если бы ожидал это.

     — Это правда. Но ты могла бы быть немного добрее ко мне, птаха.

     Я должна хорошо относиться к тебе? Затем я почувствовала вину. Он спас мне жизнь, больше чем один раз. Я бы даже не стояла в этой белой ванной комнате, полной бесцельного света — потому что солнце спряталось за облаками, а окно в крыше было полно слепого свечения — если бы не он. Медальон немного дернулся у меня на груди, поскольку старый, знакомый гнев попытался вылезти наружу. На самом деле это был не гнев, это просто было спокойствие. Прямо сейчас я знала только, как сойти с ума.

     Даже при том, что я на самом деле ничего не могла почувствовать. Слезы смыли все это. Паника росла, по-настоящему жуткая мысль все еще находилась у меня в голове. Как вы справляетесь с этим?

     Я решила заняться работой. Есть кое-что, что я могу сделать до полуночи.

     — Я хочу пойти в больничное крыло, — сказала я четко и ясно и бросила тряпку в лужу из кофе.