У меня был яркий мысленный образ его, стоящего перед раковиной, наполовину наклонившегося, губы открыты и красный туман распространяется из него...
Он резко распахнул дверь.
— Ты принесла водку?
Его волосы были сухими, стоя мягкими золотыми шипами. Я не думала об этом. Я была более обеспокоена его кровотечением, так что я протолкнулась в крошечную ванную и схватила Медикит[5] в зеленом нейлоновом мешке.
— Где хуже всего?
Он он открыл бутылку водки и сделал большой глоток. Если он узнает, что я тайком пила, он, возможно, рассердится. Но тогда, я не думала, что он заметит. Папа никогда не замечал, что я таскала Джим Бим. На вкус он был отвратительным, но действительно успокаивал. Бабушка всегда говорила, что немного выпивки хорошо действовало на нервы. В ее годы люди пили ром.
Я отодвинула фланелевую рубашку. Он вздрогнул. Там были следы от когтей, но выглядело так, будто на нем была не только его кровь. Его только поцарапали, царапины покраснели и воспалились, и проходили по диагонали через его грудь. Одна из них проходила вниз, как будто что-то пыталось выпотрошить его, но царапина прекратилась. Он был счастливчиком.
— Господи. Кто это сделал? — мои руки двигались самостоятельно, открывая Медикит и усаживая его на сухую раковину. Я схватила его за плечо. Он опустился на туалет. Слава Богу, крышка была опущена. Мы долго спорили по этому поводу: он был мужчиной, в конце концов.
— Противные твари. Хорошая девочка ничего не должна знать, а Дрю?
Я закатила глаза, открыла шкафчик и достала перекись водорода. Он сделал другой глоток водки.
— На улице идёт дождь?
Он покачал головой, все еще глотая. Его горло двигалось. Он закрыл глаза, но не прежде чем я уловила вспышку цвета — желтого, как солнечный свет.
Но глаза Огаста были тёмными. Тогда я ещё не знала, что он был дампиром. Каждый раз, когда я думала об этом, это имело смысл. Он изо всех сил пытался показывать выражение лица такое, чтобы я не задавала ему вопросов, и я была забывчивой.
Эй, я была маленькой. И я даже не знала, что дампиры существовали. Я слышала о вампирах, конечно — все, кто взаимодействовал с Истинным миром, знали о них. Но папа никогда не говорил об охотниках-полувампирах. У меня даже в мыслях не было спрашивать его о них.
Прежде чем он что-либо понял, я разрезала ножницами его майку.
— Успокойся, — сказала я, хлопая его по левой руке. — Позволь мне осмотреть. Я все время залатывала папу, — когда я подняла глаза, он смотрел на меня, и его глаза снова стали темными.
— Это не проблема, Дрю. Я быстро исцеляюсь.
Да, это так. Они уже исчезали, хотя коготь с силой прошелся по его груди.
— Господи, — я разорвала пакет с марлей. — Я, в любом случае, собираюсь прочистить их. Кто знает, какая дрянь могла попасть туда.
— Если это осчастливит тебя, — он пожал плечами, морщась, и снова поднял бутылку водки.
Он остался на достаточно долгое время, чтобы одеть свежую одежду и выкурить одну из его странных иностранных сигарет, в то время как я готовила омлет. Он жил на яйцах и водке. Говорил, что это сохраняло его молодым. Я имею в виду, ему было что, двадцать пять? По крайней мере, он выглядел на двадцать пять. Бог знает, сколько ему. Если я когда-нибудь увижу его снова, то, возможно, спрошу. |