Работа занимала меня и не давала времени думать о том, что в моей жизни шло не так. Поэтому закон стал для меня больше чем просто ремеслом и призванием. Он позволял сохранять рассудок.
Зарегистрировавшись в 130-м департаменте, где в центральном здании Уголовного суда официально предъявляют обвинения, я попытаюсь отыскать клиентов, которых из-за конфликта интересов не взял государственный защитник. Каждый раз, когда окружной прокурор регистрировал дело с несколькими ответчиками, государственный защитник мог взять только одного, а остальные оказывались в зоне конфликта интересов. Если у оставшихся обвиняемых не было частного адвоката, судья его им назначал. Если я послоняюсь там, бездельничая, то очень даже могу получить дело. Оплата, конечно, по гостарифу, но это лучше, чем сидеть без работы и без денег.
– Только подумай, – начал Зак, – прошлой осенью в какой-то момент ты почти победил на выборах. А теперь рыщешь в суде первой инстанции в поисках подачки.
С возрастом Зак подрастерял большую часть социальных навыков, которые в ходу в приличном обществе.
– Спасибо, Зак, – поблагодарил я. – Всегда можно на тебя рассчитывать. Рассчитывать на честное и точное мнение по поводу моей жизненной участи. Не расслабишься.
Законник Зигель поднял свои костлявые руки, – очевидно, в знак вины.
– Я просто высказываюсь.
– Ну да, конечно.
– Тогда расскажи, как поживает твоя дочь?
Уж так устроена голова Зака. Иногда он не мог вспомнить, что ел на завтрак, зато, похоже, навсегда запомнил, что год назад я проиграл намного больше, чем просто выборы. Тот скандал стоил мне любви, общения с дочерью и возможности склеить разбитую семью.
– Ничего не поменялось. Давай не будем все по новой, – попросил я.
Я опять почувствовал вибрацию и проверил телефон. Пришло сообщение от Лорны. Она догадалась, что я не беру трубку и не слушаю голосовые сообщения. Специфический текст сразу привлек мое внимание:
«Позвони, когда сможешь. 187».
В Уголовном кодексе этот номер обозначал убийство. Нужно идти.
– Знаешь, Микки, я завожу о ней разговор только потому, что ты упорно молчишь.
– Я не хочу об этом разговаривать. Слишком больно, Зак. Каждую пятницу вечером я напиваюсь, чтобы проспать всю субботу. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Зачем напиваться? Ты не сделал ничего плохого. Просто выполнял свою работу, защищал того парня, Галловея. Или как там его звали.
– Я напиваюсь в пятницу, потому что именно по субботам я встречался с дочерью. Того парня звали Галлаэр, Шон Галлаэр. Погибли люди, Зак, погибли из-за меня. То, что я делал свою работу, – не оправдание. За этим нельзя так просто спрятаться: парень, которого я оправдал, раздавил на перекрестке двух человек. Да и в любом случае мне пора.
Я встал и покрутил перед ним телефоном, словно демонстрируя причину спешки.
– Что? Я не видел тебя целый месяц, а ты уже уходишь? Я даже сандвич не доел.
– Мы виделись в прошлый четверг, Зак. Я зайду на следующей неделе. А если не получится, то через неделю. Держись и не падай духом.
– Не падать духом? В смысле?
– В смысле – помни, что у тебя есть. Как-то раз мне такой совет дал сводный брат, коп. Доедай сандвич, пока его не отобрали.
Я отправился к двери.
– Эй, Микки Маус!
Я обернулся. Этим именем Зак одарил меня, когда я был еще новорожденным. Обычно я просил его так меня не называть.
– Что?
– Твой отец всегда называл присяжных «богами вины». Помнишь?
– Ну да. Они ведь решают, виновен или нет. К чему ты клонишь, Зак?
– К тому, что куча народа судит нас каждый день, за каждый наш шаг. |