Тонкие бледные руки покоились поверх одеяла. Из трубки, подающей кислород к его носу, слышалось тихое шипение. Увидев меня, он улыбнулся:
– Микки.
– Зак. Как ты себя чувствуешь?
– Как и вчера. Ты что-нибудь принес?
Отодвинув от стены кресло для посетителя, я сел в поле зрения собеседника. В восемьдесят один год подвижностью он не отличался. Я открыл на кровати портфель и развернул его, чтобы Зигель мог достать то, что внутри.
– Французский дип-сандвич из «Филиппа». Пойдет?
– Ну и ну, – отреагировал он.
Менора-мэнор было безупречным заведением, и под предлогом юридической консультации я немного обходил правила. Зак скучал по тем местам, где он едал за пятьдесят лет работы адвокатом в центральной части города. И я был рад доставить кулинарное наслаждение бывшему партнеру моего отца. Зигель был стратегом, тогда как отец был солистом, исполнителем, воплощал эти самые стратегии в суде. Отец умер, когда мне было пять. И Зак остался со мной. Он ходил со мной, мальчишкой, на футбол, а когда я стал постарше, отправил на юридический факультет.
Год назад, проиграв на выборах окружного прокурора, погрязнув в скандалах и практически уничтожив самого себя, я пришел к нему. Я хотел понять, что делать со своей жизнью, и Зак оказался рядом. Наши встречи действительно были законными консультациями между адвокатом и клиентом, только сотрудники регистратуры не понимали, что клиент – я.
Я помог ему развернуть сандвич и открыл пластиковый контейнер с соусом. Еще нам завернули в фольгу нарезанный ломтиками соленый огурец.
Откусив первый кусочек, Зак улыбнулся и сделал жест своей тощей рукой, словно одержал великую победу. А я расплылся в улыбке. Мне нравилось приносить ему вкусности. У Зигеля было два сына и куча внуков, но они заходили только по праздникам.
Как говаривал Зак:
– Ты им нужен, пока они не нужны тебе.
При встречах мы в основном обсуждали дела. Зак бесподобно предсказывал планы стороны обвинения. И хотя в этом столетии он ни разу не заходил в зал суда, а Уголовный кодекс со времен его практики уже переписали, это не имело значения. Базовый опыт у него имелся, а искусством игры он владел всегда. Свои приемы он называл ходами: двойной слепой ход, ход с мантией судьи и так далее.
Я пришел к нему в тяжелое время, после поражения на выборах. Хотел поговорить об отце, понять, как он справлялся с жизненными неприятностями. Но в результате многое понял про закон, понял, насколько он был сродни мягкому свинцу. Как его можно прогнуть и что вылепить.
– Закон – штука гибкая, – объяснял Зак, – пластичная.
Я считал его частью своей команды, что позволяло обсуждать дела. А он по ходу беседы высказывал мысли и предлагал ходы. Часто я принимал их к сведению, и они срабатывали.
Ел Зак медленно. Я давно понял, что сандвич он мог жевать целый час, откусывая по крохотному кусочку. Ничто не пропадало зря. Он съедал все, что я ему приносил.
– Вчера ночью умерла соседка из триста тридцатой, – сказал он, прожевав очередной кусочек. – Досада.
– Очень жаль. А сколько ей было?
– Молодая. Только перевалило за семьдесят. Умерла во сне. Ее вывезли на тележке сегодня утром.
Я кивнул, не зная, что сказать. Зак откусил еще кусочек и потянулся в портфель за салфеткой.
– Зак, ты забыл про соус. Макай. Он бесподобен.
– Спасибо. Ты воспользовался фишкой с кровавым флагом? Как все прошло?
Зак вытащил салфетку и заметил еще одну капсулу с кровью в закрытом пакете «зиплок». Я ее взял на случай, если первую по ошибке проглочу.
– Просто волшебно, – ответил я.
– Судебный процесс аннулировали?
– О да. Кстати, не против, если я воспользуюсь твоей ванной?
Я полез в портфель и достал еще один пакет, с зубной щеткой. |