Лишь только с уст сэра Людвига слетело слово «трус», его противник, произнеся проклятие, столь страшное, что его никоим образом нельзя здесь воспроизвести, вздыбил своего могучего пегого скакуна и занес копье.

— Ха! Босеан! — вскричал он. — Алла хумдилла! — То был боевой клич неодолимых рыцарей ордена Госпитальеров в Палестине. — Полагайся на себя, сэр рыцарь, и на милость божию! От меня же ты не дождешься пощады!

— За Буго Катценелленбогена! — вскричал благочестивый сэр Людвиг; то был боевой клич многих рыцарей его княжеского рода.

— Я подам знак, — сказал святой старец, помахивая трубкой. — Готовы ли вы, о рыцари? Раз, два, три! Начинаем.

При этом знаке оба скакуна взвихрились, взмахнув гривами; оба рыцаря, две сверкающих стальных громады, стремительно сошлись; оба копья наткнулись на щиты и обломались, разбились на десять тысяч кусков и разлетелись по воздуху, меж скал, меж дерев и по реке. Оба коня вздыбились и так стояли, трепеща, с полминуты.

— Буффо милостивый! Вот это удар, — сказал преподобный старец. — Ей-ей, мне чуть осколком по носу не угодило. — И добрый отшельник в самозабвенье махал трубкой, не заметя, что осколок сшиб ей головку, тем лишив пустынника любимейшего удовольствия.

— Ага! Снова! Ух ты! Уж за мечи схватились! Вот это ловко! Ага, сивый! Ага, пегий! Так его, сивый! Так его, пегий! Так его, сивый! Так его, пе… Peccavi! Peccavi! — проговорил тут старец, закрыв глаза и положив земной поклон, — я позабыл, что я миротворец! — И тотчас же, наскоро пробормотав утреню, он спрыгнул со скалы и поспешил к воителям.

Схватка завершилась. Хоть сэр Готфрид и был испытанным воином, силы его и ловкости недостало одолеть сэра Людвига Гомбургского, бившегося за правое дело. Все доспехи его были обагрены кровью. Множество ран покрывали его тело, а выпад с третьей позиции, исполненный рокового проворства, рассек его шлем дамасской стали и, пройдя сквозь мозжечок и серое вещество, почти надвое разбил ему нос.

На губах его клубилась пена, лицо позеленело, изо лба брызгал мозг, зубы почти все повылетели — поверженный боец являл вид ужасный; когда, зашатавшись от могучего удара, нанесенного Гомбургом, сэр Готфрид рухнул под копыта своего пегого скакуна, устрашенный конь наступил на ноги простертого хозяина, вызвав у последнего вопль нестерпимой муки, и умчался прочь, храпя и оглашая округу громким ржаньем.

Прочь! О да, прочь! Прочь по златым нивам и спелым виноградникам; по крутым горам, вспугивая орлов в неприступных гнездах, по стремнинам, где грохочут пенные потоки; сквозь темные заросли сосен, где рыщут голодные волки; по зловещим пустырям, где гуляет лишь вольный ветер; по коварным трясинам, где блуждающие огоньки таятся в камышах; прочь, прочь, сквозь свет и мглу, ведро и ненастье; сквозь холмы и долы, сквозь грады и веси! Однажды его хотел было задержать стражник; однако же — ха-ха! — одним скачком перемахнул он через заставу; однажды путь его заградил кельнский дилижанс, но конь бросился на него, сбил фуражку с головы сидевшего на крыше кондуктора и все скакал и скакал — дико, бешено, безумно, неистово! Добрый конь, славный скакун! Пылкое дитя Аравии! Все дальше и дальше скакал он, минуя горы, реки, заставы, торговок яблоками; и не останавливался до тех пор, покуда не достиг извозчичьего двора в Кельне, где хозяин имел обыкновение задавать ему корму.

Глава VI

Исповедь

Но мы, однако же, совсем отвлеклись от поверженного воина. Осмотрев раны в боку, на ногах, на голове и на шее у побежденного, старый отшельник (опытный лекарь) опустился подле него на колени и проговорил:

— Сэр рыцарь, я почитаю своим печальным долгом оповестить тебя, что положение твое весьма опасно, и вряд ли ты останешься в живых.