Эксклав представлял собой небольшой комплекс башен и домов, расположенный в северном конце центральной городской улицы. Куллин владел им в течение уже двадцати лет, начиная с того времени, как ему потребовалось провернуть здесь одно дело, но все это время необходимые деяния украшали спину сенешаля, которому за это платили. Орфео вернулся, чтобы взять владение в свои руки, и рассчитался с сенешалем, которому затемнили деяния. Теперь Куллин ждал, пока их перенесут на его собственное тело. Сенешаля хорошо вознаградили за службу. А затем Люциус Уорна убил его и уничтожил тело. Куллин не любил бессмысленный риск.

– Мы почти завершили, – произнес Орфео на идрише.

– Хорошо, поторопись. Нам надо с тобой кое о чем поговорить, – ответил Молох.

Он подошел к кушетке и окинул взглядом иглы графера. При этом Зигмунд также разговаривал на идрише.

– Друг мой, – посмотрел на него Куллин, – я и понятия не имел, что вы тоже знакомы с этим диалектом.

– Я с ним не знаком. Но разобраться в нем оказалось достаточно просто.

– Услышав всего несколько фраз?

– Орфео, мне кажется, что вы до сих пор меня недооцениваете.

– Он удивителен! – эмоционально произнесла Лейла. – И проделывает такие трюки с оружием, словно...

– Что?

– Да ладно. Ничего.

– Все готово, – произнес графер на низком готике, поднимаясь.

– Благодарю вас, – ответил Куллин, вставая с кушетки и подбирая одежду.

– Осталось только разобраться с вопросом оплаты, сэр, – учтиво напомнил графер.

– Позвольте рассчитаться мне, – сказал Молох на идрише.

Он взвесил в руке иглу, а затем легким щелчком метнул ее. Она пронзила правый глаз графера прямо сквозь слезную протоку, выступая оттуда, словно очень длинная ресница. По телу графера пробежала дрожь. Окрашенная чернилами слеза прокатилась по его щеке. Мужчина рухнул на колени, а после сложился пополам, ударившись лицом о плиточное покрытие пола. Лейлу Слейд передернуло.

Удар вогнал иглу по самую верхушку.

– Вполне хватило бы и монет, – спокойно заметил Куллин, и Люциус Уорна разразился глубоким, мерзким смехом.

– Мне бы хотелось серьезно с вами поговорить, Орфео, – проговорил Молох, присаживаясь.

– Звучит зловеще, – ответил Куллин. – Желаете выпить?

– Секума, – сказал Молох. Орфео кивнул Лейле.

– Принеси сразу для всех, – сказал он.

– А что насчет?.. – спросила Слейд, глядя на труп графера, застывший, словно в молитве.

– Сомневаюсь, что он тоже захочет выпить.

– Я хотела сказать...

– Знаю, Лея. Уберемся позже. Вначале надо выслушать, что хочет сказать Зигмунд.

Лейла принесла подогретые питейные чайнички с секумом. Куллин сделал глоток и слегка прогнул спину, чтобы уменьшить натяжение кожи на месте свежих татуировок.

– Так что вы задумали, Зигмунд Молох?

Молох улыбнулся. И его улыбка, как и все лицо, страдала от недостатка симметрии.

– Позвольте мне начать с признаний в том, что я ваш должник. Это бесспорно. Вы вытащили меня из Петрополиса, когда мои планы рухнули, и в течение шести месяцев охраняли меня. Чуть раньше я уже разговаривал об этом с Лейлой. Я в долгу перед вами и не собираюсь от него отказываться. И обманывать вас не собираюсь.