— Одежду здесь нашли?, — тут же заинтересовался Пётр. — И обувь? По размеру подошли хорошо? Со стороны смотрится, что она прям как ваша родная, по вам обмялась, только с обувью непонятно.

— Ну, можно сказать, что и нашёл, и она моя родная, — ответил я. Про себя решал дилемму: рассказать всё, как есть, или отделаться общими фактами, налить воды.

— Да ты не мычи, не телись, говори как есть, — сказал Бамс.

— Ты про себя что-то много не сказал. Кличку собачью назвал и только.

— Это ты на грубость нарываешься?, — удивился парень и стал медленно подниматься с корточек. — Да ты знаешь, что у нас с такими борзыми делают? Да тебя…

— Тихо вы, — устало произнесла женщина, — надоел ты, Бамс, своей трепотнёй. Максим, вы возраст назвали двадцать шесть, а выглядите на двадцать — двадцать два. Можно с уверенностью сказать, что пару лет на внешность накинули пережитые испытания. Ещё загар на вас свежий, красный, такой по весне ложится, на белую кожу. Вы нам правду про себя говорите?

Вся троица испытующе уставилась на меня.

— Правду, — буркнул я, — только эта правда звучит фантастически. На самом деле мне двадцать шесть, но этому телу двадцать один…

Я рассказал всё без утайки, от момента, когда пришёл в себя на палубе корабля посреди шторма, и до того, как очутился здесь.

— Вот ни фига ж себе!, — присвистнул Бамс. — Я когда про тело услышал, то подумал, что ты мозговой паразит какой-то, который меняет носителей, забирает их память и так далее. Наверное, тебя перенесло так из-за сна, что-то я читал, будто душа в спящем теле путешествует где-то. Наверное, её и выдернуло сюда, а этого чувака, Марка, приголубило по башке мачтой, и появилось бесхозное тело…

— Идею интересную подсказал, но дальше чушь полная, — оборвал его Пётр. — Ты не слышал, что кроме Макса в чужие тела ещё больше десяти человек угодило? Что, их всех тоже мачтой ударило по голове?

Бамс хмыкнул, но на этот раз решил промолчать.

— А что с вами случилось потом, как костёр развели? Как вы у пигмеев в плену оказались? Про какого палача говорили?, — задал я вопросы товарищам по несчастью.

— Он вас сюда приволок, ну, не лично, но под его командованием. Харя в маске и с кучей бус на пупке, — зло произнёс Бамс. — Потом вытащил у нас двоих — брата с сестрой, двойняшки, что ли. И вон там, прямо перед нами разделал, как курей: ливер отдельно, шкурка отдельно. Сначала девчонку всю изрезал, потом пацана.

— Из-за чего?, — нахмурился я, не очень веря в такую жестокость. Ладно бы просто в жертву принёс землян, а тут просто так с особым садизмом, как фашист какой-то, изрезал.

— Да просто так. Нравится это ему, он прямо на глазах расцветал, ещё бусы свои всё гладил да смотрел на них после вырезанного глаза или куска снятой кожи.

— Он правду говорит, — почти прошептала Светлана, — так и было. Главный этих дикарей мучил бедную девушку очень долго.

— Фигово, — покачал я головой и почувствовал непроизвольную дрожь и холодок по телу после услышанного, — очень фигово. Я этого шамана ранил в руку, так дырка у него такая, что палец свободно можно просунуть. Вряд ли он такое забудет. То-то он меня щипал, да и Толика тоже, наверное, проверял, как я боль чувствую.

— Именно его? Странно, я не заметил, чтобы он страдал от раны, — произнёс Пётр Григорьевич.

— Если речь о коротышке с одной маской на лице и бусами в несколько рядов на груди, которого слушаются прочие, то это он. Хотя, может, в племени несколько шаманов?, — ответил я.

— Не повезло тебе, чувак, — вздохнул Бамс с искренним сожалением.