– Добрый вечер, госпожа Иендо – уважительно склоняю я голову перед пожилой женщиной в традиционном кимоно.

– Добрый вечер, Виктор сан – любезно улыбается мне бывшая хозяйка Мизуки.

Она хорошо говорит по английски, даже лучше, чем Мизуки – практически вообще без акцента. В Киото я видел ока сан лишь мельком. Сегодня же могу рассмотреть ее при ярком свете, и должен признать, что не в состоянии сходу определить, сколько ей лет. Пятьдесят? Шестьдесят…? Эта женщина, безусловно, была когда то красива, и следы былой красоты еще остались на ее ухоженном лице.

– Я могу пригласить вас выпить чаю, Иендо сан?

– Спасибо, но у меня совсем немного времени. Я бы предпочла прогуляться немного по этому замечательному саду, и поговорить с вами наедине – склонила она голову.

Делаю приглашающий жест в сторону дверей. Что то этот разговор меня заранее напрягает. Ока сан не производит впечатления доброй тетушки, за ее любезной улыбкой явно прячется железный характер и недовольство. Ладно, послушаем, что она мне скажет…

– О чем вы хотели со мной поговорить, Иендо сан?

– О Мизуки.

Стоило Вячеславу немного отстать от нас, давая нам возможность поговорить тет а тет, как ее голос тут же становится на несколько градусов холоднее.

– Что случилось? Она здорова?! – напрягся я.

– Да. Мизуки хорошо себя чувствует, не беспокойтесь – заверяет меня японка – Дело в другом…

Она печально вздыхает и, выдержав паузу, приступает, наконец, к главному.

– Вам, Виктор сан, сложно представить, сколько трудов, сколько сил и средств вкладывается в юнную девочку, чтобы она сначала стала многообещающей майко, а потом превратилась в прекрасную гейшу. Наш труд можно сравнить лишь с выращиванием цветов.

Так и хочется сказать ей: давайте уже ближе к делу, мадам! Но приходится теперь и вежливо слушать, когда она доберется до сути. Ведь не для того же ока сан примчалась из Киото, чтобы рассказать мне о пестиках и тычинках?

– Мизуки – это прекрасный цветок, одна из самых блестящих гейш Киото, воспитанная в лучших традициях нашего «мира ив». Ее карьера даже не достигла еще своего пика – нежный бутон едва превратился в чудесный, великолепный цветок. И вдруг эта очаровательная, умная девушка заявляет, что она покидает наш чайный дом «Тихий уголок» и заканчивает карьеру гейши!

Японка вопросительно смотрит на меня, но я стойко держу паузу.

– Виктор сан, это ведь вы купили ей дом?

– Почему вы так решили, Иендо сан? – по еврейски отвечаю я вопросом на вопрос.

– Потому что господин Морита, которому молва приписывает столь щедрый подарок, даже не был знаком с Мизуки – это я знаю точно. Зато вся Япония в курсе, что у вас контракт с Сони.

Останавливаюсь посреди сада и разворачиваюсь лицом к японке. Нашла на кого давить… Я тоже умею разговаривать ледяным тоном, и не хуже ее, а то как бы и не получше. Что ей и демонстрирую.

– Госпожа Иендо, я не готов обсуждать с вами свой контракт с одной из ведущих японских корпораций. Пожалуйста, ближе к делу. Пока я не понимаю, что вы от меня хотите. Мизуки взрослая, самостоятельная женщина – почему мы вообще обсуждаем ее жизнь?

– Хорошо, я спрошу прямо: это правда, что Мизуки приезжала в Токио, чтобы встретиться с вами? Она сказала, что ждет от вас ребенка?

– А я повторю вам свой вопрос: почему мы тут обсуждаем взрослую женщину, которая в праве самостоятельно принимать решения и распоряжаться своей жизнью?

– Значит, сказала… – поджимает губы ока сан – она совсем потеряла голову! Так кажется, говорите вы, европейцы? Неужели не понимаете, Виктор сан, что рушите карьеру одной из лучших гейш Киото? Уговорите ее избавиться от этого ребенка!

– Госпожа Иендо, а вы сейчас понимаете, о чем меня просите?!

– Да, знаешь ли ты, какая сложная судьба ждет полукровку в Японии?! – повышает она голос – Какое непростое отношение к ним в нашем обществе? Кем вырастет ребенок, которого в глаз будут называть хафу, а за спиной айноко – выродком? Или ты надеешься увезти их в свою дикую страну? А кому он там будет нужен?!

– А вы предлагаете убить ребенка только потому, что он не будет чистокровным японцем? Да, вы расистка, ока сан! В отличии от вашей просвещенной Японии, у нас в стране ко всем детям относятся одинаково.