|
Норберт поднялся ко мне на стену и сразу сказал раздраженно: — Хоть толку от них и никакого, но раздражают! В следующий раз доберусь… — Думаю, — ответил я, — требушеты охраняют не меньше, чем самого оверлорда. И священники, мимо которых ни один незримник не пройдет. Он повторил: — Раздражают… — Подойдет Клемент, — сказал я, — тогда и посмотрим, что можно сделать. Шли бы вы спать, дорогой друг! Он покосился на молчаливого Зигфрида, что старается не привлекать внимания, чтобы я не отправил его сторожить мои покои. — А вы? — Пойду поговорю с епископом, — сообщил я. — Он тоже не спит ночами. Как и днем. Он понимающе кивнул, епископ Геллерий, к нашему удивлению, оказался намного сильнее и полезнее, чем мы ожидали. Уже стало известно, что он рассмотрел пробиравшуюся через спящих у стены воинов некую тень и что-то отбирал у них незримое, а спустя некоторое время по его молитве с одного из воинов спала личина, и все увидели безобразное чудовище, а оно, едва поняло, что разоблачено, с ревом бросилось на людей, успело двух покалечить, пока его не изрубили. Всю ночь он объезжает воинский лагерь, хоть и не на коне, а на муле, как положено священнослужителю, бодрый и с прямой спиной, посвежевший на вольном ветре и с блестящими от возбуждения глазами. Ришелье тоже стал епископом поневоле, а в молодости после окончания колледжа поступил в Военную академию, и только крайняя нужда заставила принять церковный диоцез, как единственный источник существования всей семьи. Возможно, и этот епископ изучал теологию по принуждению, но, как и Ришелье, достиг успехов, о чем говорят его немалые возможности по защите города. Я посмотрел, как он строго и уверенно ободряет воинов, объясняет, какое великое дело совершают, а когда он отправился к другой группе, пошел рядом и поинтересовался: — Ваше преосвященство… вы говорите, что убийство язычников… прямой путь на небо, но как же с заповедью «не убий»? Он ответил уклончиво: — Не желающих принимать крещение — да… — А убийство христиан, что принадлежат, к примеру, к апостольской церкви? — Эти еще хуже язычников, — отрезал он, сразу ожесточаясь. — Их нужно убивать без пощады, ибо только так можно высвободить их души… пока их хозяева не набрали еще больше грехов, как собаки блох! — А если, — сказал я, — убиваешь в его доме, убьешь также всех женщин и детей? Он вздохнул. — Да, это грех, потом придется отстоять ночную мессу, чтобы священник очистил твои руки от крови. — И все? Он подумал, ответил почти уверенно: — Да вроде бы все. Но на всякий случай, чтобы уж совсем быть чистым и правым, не мешает часть захваченной добычи пожертвовать в пользу церкви. И это в самом деле все! Я вздохнул. _ — В общем, убийство еретиков — как бы не убийство… — Не как бы! — сказал он строго, но, на мой взгляд, слишком громко и слишком твердо. — Не убийство, — согласился я. — Как не убийство — забой скота. — Есть разница… — В чем? — Скот не наделен душой, — объяснил он. — А у человека, даже у язычника, она есть, тем более у еретика. |
