|
Норберт продолжал преследование, кони у него самые быстрые и неутомимые, будет гнать, истреблять, никого в плен, и так весь день до самой ночи. Если и останется кто, сумевший укрыться или притвориться мертвым, то Мунтвиг не скоро получит весть о полном уничтожении своей головной армии. Из города сообщили, что оверлорд Гайгер пришел в себя, но дал слово благородного человека, что не попытается бежать. Я велел убрать любую охрану, ибо если сбежит, то навлечет позор на себя и армию, в которой служит, так что пусть бежит, если хочет. В лагере уже победный грабеж, но, к сожалению, хотя брошенный в спешке и оказался угрожающе огромным, но поживиться в нем почти нечем. В головной армии шла голытьба и союзные войска местных или пожелавших разбогатеть на грабежах окрестных племен. Только и того, что у начальников отрядов оружие обычно украшено драгоценными камешками и почти у всех командиров кое-что находилось в поясах и зашито в седлах. Прибыли конные разъезды Норберта, посланные навстречу армии графа Максимилиана, те доложили с ликованием, что она уже близко, прибудет к вечеру. С ними большой обоз, где кроме больших запасов продуктов еще и все необходимое для ремонта доспехов и полевых работ. — Обоз у нас уже есть и так, — сказал я, выслушав доклад, — Оверлорд Гайгер весьма предусмотрительный военачальник. У него в обозе столько вещей, что жители Баббенбурга уже скупают все ненужное нам за бесценок. — Это лучше, — заметил Хродульф хозяйственно, — чем выбрасывать. Ваше высочество, что делать с пленными?.. Выкуп сами назначите? Я поморщился: значительная часть рыцарей, наиболее знатных и гордых, не сочли для своего достоинства возможным бежать с поля боя, как поступили менее щепетильные, но когда оказались в окружении таких же рыцарей, разве что закованных в прекраснейшие вестготские доспехи, а гиганты Лихтенштейны, Сулливан и Хенгест во главе своих отрядов начали крушить их ряды, ворвавшись, словно свирепые вепри в камыши, они сопротивлялись достаточно долго, чтобы выказать свою доблесть, неустрашимость и избегнуть упреков в малодушии, а потом бросили мечи на землю. — Пойдем взглянем, — сказал я. — Пленные… вот не люблю это дело! — Брать в плен? — спросил он в удивлении. — Само пленение, — ответил я. — Что-то в нем неприятное для обеих сторон. Он покосился в удивлении — что-то принц чудит, это же так замечательно покуражиться над пленными, показать себя хозяином, напомнить, что мы сильнее, умнее, мудрее, отважнее. Рыцари сидят на земле, с них взяли слово чести, что не убегут, и потому не стали связывать. Пока я присматривался к ним издали, тупо размышляя, что с ними и как, подошел сияющий Меревальд. — Ваше высочество, — доложил он бодро, — здесь пятьсот двадцать два человека! — И все рыцари? — спросил я с недоверием. — Да, — подтвердил он. — Очень много выходцев из знатнейших семей Ирама, человек пятьдесят из Пекланда и трое из Сакранта. — Интернационалисты, — подытожил я. — Что ж, наш прогнивший режим свергнуть не так просто. Меревальд в изумлении вскинул брови. — Ваш режим успел прогнить? Я отмахнулся. — Любой режим, против которого борются, — прогнивший, коррумпированный, разложившийся, бесчеловечный, негуманный, деспотичный, нелегитимный. — А… они? — спросил он обалдело. — Они борются против… какого? — Тоже против прогнившего, — пояснил я, — а в довершение ко всему еще и поклоняющемуся ложному богу. |
