|
И раньше на него, как я помню, вообще никто не нападал в силу его незначительности. – Леди Лоралею? – переспросил я. – Да, конечно… Вообще-то она, вспоминаю, в самом деле дивно хороша. А если у здешних мужчин нет более высоких целей, то дерутся из-за баб-с. Благородная дурь, так сказать. Эх, в тоннель бы вас всех запрячь, ни о каких бабах бы не думали! От безделья бесятся… Хорошо! Я прибуду лично, разберусь. Посланец вытянулся, даже на цыпочки привстал. – Я поскачу, сообщу? Я покачал головой. – Отдыхай. Он всполошился, начал разводить руками, глаза круглые: – Сэр… но нужно сообщить, что прибывает лорд! Пусть приготовятся… Мне бы только коня сменить. – Отдыхай, – повторил я строже. – Иди, пусть тебя покормят. Старший слуга дернул его за рукав, гонец поспешно поклонился и неохотно отправился с ним. Я сдержал вздох, это мелочи, нефиг жаловаться, все пока идет гладко. На Зайчике я туда и обратно смотаюсь за ночь, все решу и все устрою, не успеют и «мама» сказать. Всякий человек себя любит. И вообще он любит себя больше всего на свете, что и понятно. И никто не любит человека больше, чем он сам. Единственное исключение – собака, действительно любит человека больше, чем он себя, восхищается им, уверена, что он самый-самый замечательный во всем, и вообще обожает смотреть на него, а себя считает счастливой уже тем, что принадлежит ему. Бобик мчится впереди, огромный и черный, иногда исчезает за ближайшими деревьями, но вскоре выпрыгивает совсем в другом месте, в глазах ликующая радость, что видит нас, а когда мы встречаемся взглядами, я всякий раз вижу в его глазах любовь и обожание. Солнце опускается все ниже, встречный ветер непривычно холодный, от деревьев и скал падает призрачно-пепельная тень. Там за горизонтом таится печальная и суровая тьма. Она вынырнет и мгновенно пронесется по земле, подминая все, как только скроется верхний краешек солнца. Я придержал коня: наперерез несется всадник на темном коне, худощавый, в бархатной шляпе с большим искрящимся пером, в темном, богато расшитом камзоле, вообще вся одежда отличается странным соединением простоты ткани и дороговизны отделки. Он издали снял шляпу и отвесил поклон, а когда приблизился, крикнул дружелюбно: – Рад встретить в этих пустых местах живого человека!.. Куда путь держите, сэр? – Пока прямо, – ответил я. Он широко улыбнулся. – Достойный ответ! Мужчины не должны ломать головы над выбором цели. Куда бы мы ни направились, приключения всегда найдут нас. – Верно, – согласился я. Он пустил коня рядом с Зайчиком, тот покосился ревниво, но под моим спутником конь все же ниже и чуть мельче, хотя все равно удивительно рослый и с могучими мышцами. – Сэр Гуингнем, – представился он. – Барон Горячих Камней, а также владелец Лапуты. – Сэр Ричард, – ответил я. – Злая судьба обременила меня целой гроздью титулов, и когда я еду даже вот по такой пустыне, они гремят за мной следом костями всех вымерших предков. Он весело и вкусно захохотал. Лицо его почему-то казалось нездешним, хотя для меня все лица должны казаться нездешними, но если Растер, Альбрехт или Макс для меня более, чем здешние, почти родня, то в этом бесшабашном спутнике проступает нечто совсем иное. Ветер треплет волосы, копыта стучат особенно гулко и звонко, будоража кровь и обещая приключения. Глаза сэра Гуингнема сверкают дико, в них то и дело проскальзывает недоброе веселье, как у человека, который выкрал обратно свою похищенную возлюбленную, укрыл ее в надежном месте, а теперь возвращается мстить, карать и сравнивать владения врага с землей. |
