|
Лоралея не снаряжает походы, но знает о государственном устройстве больше, чем мои преданные военачальники. – Вы решите эти трудности, – произнесла она убежденно. – Возьмите этот соус. Не я готовила, но проверила – очень вкусно. – Спасибо, – поблагодарил я. – Да, приятный запах и обворожительный вкус. Насчет коррупции… займемся, займемся. Она сказала убежденно: – Прежде всего нужно издать, и как можно скорее, хорошие законы! Где правит тиран, там не просто дурное государство, там вообще нет государства! – Гм, – сказал я и поперхнулся куском в горле, – я… плохой тиран? Она возразила лучезарно: – Мой лорд, вы еще не тиран! Но помните, ни одну из трехсот статуй Деметрия Фалерского не успела съесть ни ржавчина, ни грязь, все были разбиты еще при его жизни. А начинал он тоже как освободитель и объединитель вечно сражающихся между собой греческих рэксов. Увы, в делах государственных ничто жестокое не бывает полезным. – Это что же, – пробормотал я озадаченно, – обо мне уже такая слава? Гм… впрочем, я объединял Армландию, как Бисмарк Германию, железом и кровью… Но я обошелся и кровью меньшей, и провернул все быстрее… теперь мне что же, улыбаться, кланяться и разбрасывать дары панэму и цирцензесу? – Законы, – повторила она, – только законы! Будут законы – будет государство. Даже у разбойников есть свои законы. – А у Армландии еще нет, – согласился я. Она сказала утешающе: – Потому что не было и самой Армландии… как единого целого. – Спасибо на добром слове, леди Лоралея. – Распри среди лордов, – произнесла она грустно, – приходится расхлебывать даже не вам, сэр Ричард, а всей Армландии. Потому нужны законы, и только законы… Прочные, нерушимые, обязательные для всех. Основанные на обычае, а не на силе оружия. В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносил в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Если даже спартанцы полагали слово и разум более достойными средствами действия, нежели сила и отвага, то надо ли нам уповать на оружие?.. «Нам», отметил мой мозг автоматически, но в душе шевельнулось теплое: эта женщина так искренне и горячо приняла мои проблемы, будто они и ее личные. – Эх, – сказал я, – если бы мои военачальники вот тоже так же… – Мужчины любят воевать, – произнесла она грустно, – и очень боятся, как бы никто не подумал, что они трусят. Я сказал невольно: – Но ведь трусость… гм… всегда и везде была… ну, не совсем достоинством. Она сказала живо: – Нет стыда убежать с поля боя, если грозит неминуемая гибель! Ахилл, Аякс и все герои, которых ставят в пример, выходили в бой, закованные в доспехи и вооруженные до зубов. Это что, трусость? Я сказал с усмешкой: – Пока что такого никто не говорил. – Когда Ахилл, – продолжила она, – лишился из-за гибели Патрокла своих доспехов, которые тот одолжил, он вообще не выходил из шатра, разве не так? – Так, – подтвердил я. – А в бой пошел, когда ему дали доспехи, которые вообще невозможно пробить никаким оружием! Разве это его позорит? – Гм, – сказал я, – как-то даже не подумал… С точки зрения рыцарства он провел поединок с Гектором нечестно. – Но воспевают Ахилла? – спросила она живо. – То-то! Греческий закон карал того, кто бросил щит, а не того, кто бросил меч или копье! Потому что важнее избежать гибели самому, чем погубить врага!. |
