|
Он продолжал сверлить меня злым взглядом.— А немирному?— Тем тоже, — согласился я, — но тем как бы можно, у них в руках мечи и топоры, а безмечейных и бестопорных мы все должны защищать, полагая их мирными, пусть даже скандалисты и преступники.Он буркнул:— Ну да, а то кого же будете грабить?..— Разделение труда, — объяснил я. — Если человек должен пахать и в то же время защищаться, то плох будет в том и другом. Цивилизация началась с дифференциации.Он посмотрел исподлобья.— Ишь, грамотный. И рыцарь?— Даже читаю умею, — ответил я с достоинством. — Правда, только печатными.Он спросил:— Это… как?Я ощутил, что допустил промах, ответил небрежно:— Да теперь книги не переписывают, а… печатают. Так быстрее и точнее. Скажи, святой отшельник, ты можешь чем-то помочь? Все указывают только на тебя.Он снова оглядел меня с головы до ног, чем-то ему не нравлюсь, хотя особым провидцем быть не обязательно: когда двое мужчин альфа-самцового типа встречаются, они обязательно молча сравнивают рост друг друга и ширину плеч, это у нас даже не от питеков, а от амеб и хламидомонад.— Ты взялся за это от безделья, — в голосе отшельника прозвучало отвращение, — но если все-таки выполнишь… это тебе зачтется.— Да? — спросил я живо. — Это я люблю, а то чистое благотворительство как бы не совсем в моей натуре. Хоть маленький пряник, но надо бы получить…Он буркнул с неприязнью:— Говори быстро, у меня мало времени. Что он сделал? И как получил бессмертие?— Да-да, — сказал я торопливо, — вы тут так торопитесь, так торопитесь… В общем, дело в том, что…Я рассказал подробно, особенно напирая на то, что тот гад с каждым днем все больше творит бесчинств, убивает, грабит и насилует, и умалчивая, чью просьбу выполняю.Глава 8Отшельник задумался, а я смотрел на его голый торс и вспоминал, что йоги в мороз накидывают на голое тело мокрые простыни и высушивают их своим телом, чего-то там добиваясь, а этот просто не чувствует мороза, взвинтив свой теплообмен до такой степени, что вон вокруг его тела едва заметно струится нагретый воздух, а дыра в крыше — это затем, чтобы перегретость уходила наружу.После долгой паузы он встрепенулся, сказал с раздражением:— Я не вижу никакого оружия, которым его можно убить. Я не вижу ловушки, в которую можно завлечь, чтобы он там умер.Я спросил упавшим голосом:— Совсем-совсем?Он отрезал:— Абсолютно!.. И хотя способ есть, но его условия исключают друг друга.Я спросил быстро:— А с этого места можно подробнее?Он подвигал худыми голыми плечами, такого же цвета от грязи, как земля под ногами.— Твой противник, — сказал с неохотой, — предусмотрел все. Он защитился всеми возможными заклятиями и наговорами от любого оружия, вплоть до мечей архангелов!.. Более того, он как-то исхитрился получить полную и абсолютную защиту от любого оружия Тьмы!.. Отныне никто не может ему повредить, ни простой человек, ни святой подвижник, ни самый великий грешник… Я жил долго, но такого еще не встречал. Надеюсь, впереди еще и другие неожиданности.Я спросил машинально:— А сколько вам?Он небрежно отмахнулся.— Четыре тысячи лет, это неважно. Мне еще много нужно прожить, чтобы понять сокровенное и объять необъятное.Я пробормотал ошарашенно:— А с виду вам не дашь больше трех тысяч девятисот… Холод сохраняет молодость, теперь верю. Четыре тысячи… обалдеть! Ну да, теперь понятно, почему вы торопитесь, впереди осталось всего-то несколько сот тысяч лет… ну, пусть несколько жалких миллионов, все равно мало. |
