Многое становится отвратительным, если подойти к этому слишком близко. Самая прекрасная бабочка вблизи выглядит отвратительным чудовищем. Ты не боишься, Гай?
— Боюсь?
«Что мы знаем о самых близких нам людях?» — спросил Август, прежде чем отправить меня в Германию.
Царь херусков смотрит на меня. В зрачках мерцают огни факелов, которыми жонглирует фокусник.
Они летят вверх и вниз, крутятся и вспыхивают.
Арминий улыбается.
— Твой брат вел записи, Гай. Пару раз я заставал его за работой. Мы были друзьями, но он все равно закрывал эту… — он щелкает пальцами, — деревянную штуку для бумаг…
— Кодекс, — говорю я.
Интересно.
— Остались мелочи. — я с трудом растягиваю губы в улыбке. — Узнать, где Луций хранил свои записи — и прочитать. Всего — навсего, друг мой Арминий, царь херусков, варвар.
Он поднимает брови. И смеется:
— Ну, это просто, друг мой Гай.
— Да? — я чувствую, как холод вползает между лопаток. Озноб в затылке. Предчувствие.
— Думаю, если бы я делал записи — как делал твой брат — я бы держал их поближе к себе. Но не так близко, чтобы их мог прочитать любой идиот.
Только — особенный идиот?
— Смешно, — говорю я.
— Смешно, — соглашается Арминий. Огненная струя прорастает в его зрачках — я чувствую запах горючей жидкости. Гулкий хлопок, крики германцев. Дешевый старый фокус с выдыханием пламени…
Мой умный старший брат, думаю я.
Мой мертвый старший брат.
Арминий ждет. Я говорю:
— Слушай, тебе что, действительно понравился фокусник?
Глава 2. Архив Луция
Белесая хмарь нависла над лесом. Ветхими краями, похожими на лохмотья прокаженного, закрыла она подступы к чаще.
Командир разведки Восемнадцатого легиона, декурион всадников Марк Скавр поднял руку — стой. Натянул поводья. Жеребец по кличке Сомик переступил с ноги на ногу, фыркнул возмущенно. Позади затих глухой стук копыт.
Туман.
Смутно темнеющие стволы сосен. Тишина. Белая пелена поглощала и искажала звуки. Позади едва слышно звякнули пластины на чьей‑то броне.
Марк покачал головой. Германский лес — другой. Он мало похож на италийский, к которому привык декурион, но нечто общее у них все же есть — голос. Древний, тягучий, ужасающий в своей мощи голос леса.
Он глухо рокочет на грани слышимости. И еще звуки, насторожился Марк. Птицы? Воробьи? В лесу?! Нет, не воробьи…
Гемы, понял декурион. Они рядом, подают друг другу сигнал.
Огромные сосны уходили вверх, где‑то там, далеко от земли, втыкаясь верхушками в небесный свод. Голос леса глухо нашептывал:
«Марк… Марк… вернись, Марк…»
Декурион перекинул ногу через седло, спрыгнул с коня. Покачнулся, выпрямился. От долгой езды все тело ныло.
— Дальше пешком, — сказал он. Всадники переглянулись.
— Ты уверен, командир? — Галлий почесал нос.
— Уверен. Стаскивайте свои задницы, лентяи.
Марк медленно вытянул из ножен меч — настоящую спату, хорошую, галльскую.
И очень дорогую. Хотя все, что помогает дожить до старости, стоит своих денег…
На ветеранскую премию можно купить шесть — восемь югеров земли. Завести рабов, построить дом, пахать землю, сажать пшеницу и жить в трудах, как подобает настоящему римлянину. И для этого всего — навсего надо: прослужить двадцать лет. Шестнадцать — солдатом, четыре года — в отряде ветеранов, затем выйти на покой с почетом. |