– А в штатском я по очень простой причине, – продолжал я тем же светским тоном.

– Видите ли, меня – как бы это получше сказать? – вышибли из армии без права на ношение формы. И на получение пенсии. Даже не знаю, что обиднее.

– Вышибли? – удивился он. – Ты же был капитаном! Уже через три года после выпуска!

– Через два, – уточнил я.

– Надо же, – равнодушно посочувствовал он. – А чем теперь занимаешься?

– Да так, кручусь по мелочам. Разрешите, полковник, представить вам мою жену.

Познакомься, Ольга. Это полковник Митюков, я тебе о нем много рассказывал.

Доктор исторических наук. Он читал нам научный коммунизм. Это был мой самый любимый предмет. После строевой подготовки.

– Кандидат, – поправил Митюков и переключил внимание на Ольгу. – Очень приятно познакомиться. Мне знакомо ваше лицо. Я мог вас где‑нибудь видеть?

– Запросто, – сказал я. – В Большом зале консерватории.

– Вы певица?

– Да ну, что вы, – снова вмешался я. – Обыкновенная деревенская домохозяйка.

Хотя по профессии музыковед.

– А ты обыкновенный деревенский плотник, – парировала Ольга.

Я решительно возразил:

– Ничего подобного. Столяр.

– Это, наверное, большая разница? – не без иронии предположил Митюков.

– Принципиальная, – подтвердил я. – Как между полковником И генералом.

И снова виновато глянул на Ольгу. Ну вот такая я сука. Нужно было смотреть, за кого выходила замуж. Я и тогда не притворялся выпускником дипломатической академии.

– Не обращайте на него внимания, его шутки далеко не всегда удачны, – проговорила Ольга и с улыбкой прикоснулась рукой к локтю Митюкова. Эдак доверительно. Как бы умоляя о снисхождении. Рукой в туго натянутой белой лайковой перчатке по локоть. Выпростанной из‑под небрежно наброшенного на плечи норкового полупердяйчика. Когда этот шнурок из «Ле Монти» хотел мне сообщить, сколько это стоит, я едва рот ему не заткнул. Дал ему кредитную карточку «Виза» и сказал: "Сунь ее куда следует, а мне ничего не говори. Вообще ничего. Понял?

Может, мне повезет и я так до конца жизни этого не узнаю. Потому что покупать такие вещи – грех. Как чревоугодие. А оно, между прочим, в православии считается самым тяжким грехом. Вторым после уныния". Он понял. И Митюков, судя по его физиономии, понял. Он взглянул вниз, на Настену, которая деловито посыпала песочком его сверкающие штиблеты, и не слишком естественно улыбнулся.

– Какое прелестное дитя! Вся в маму! И как нас зовут?

Прелестное дитя посмотрело на него снизу и спросило:

– А у вас автомат есть?

– Нет, – честно признался Митюков.

– А у папы был, – сказала Настена и потеряла к нему всяческий интерес.

Полковник повернулся к начальнику училища и отрекомендовал ему Ольгу. А затем небрежно представил меня:

– Ее супруг. Пастухов, наш выпускник. При этих словах какой‑то довольно молодой штатский в коротком светлом плаще, стоявший рядом с генерал‑лейтенантом, быстро взглянул на меня и тут же отвернулся, продолжая созерцать праздничную толпу, вливавшуюся через ворота на территорию училища.

Нестеров суховато‑любезно поклонился Ольге и протянул мне руку:

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Спасибо, что приехали.

– Спасибо, что пригласили, – ответил я. – Вы что, всем выпускникам разослали приглашения? Не боитесь, что места не хватит?

– Нет, только тем, кто закончил училище с отличием.