Дорога была обсажена столетними липами с полутораметровыми в обхвате стволами, и наш темно‑синий «фольксваген‑пассат» летел по этой аллее, как по тоннелю, а когда посадки закончились, шоссе словно бы зависло молом над мелководным заливом.

Подполковник Егоров держал под сотню, но не потому, что спешил, а просто эта скорость, похоже, была для него привычной, соответствовала его внутреннему ритму. Дорога была пустынной, редко‑редко навстречу проходила какая‑нибудь легковушка с прицепом – то ли местный крестьянин на базар припозднился, то ли дачник вез домой урожай картошки. Но регулярно, каждые пятнадцать – двадцать секунд, Егоров бросал взгляд в зеркало заднего вида – немножко не так, как делают это обычно водители. А так, как профессионалы проверяют, нет ли сзади хвоста.

С той минуты, как мы встретились в холле гостиницы и обменялись ничего не значащими «Привет, как дела», он не сказал ни слова – ни куда мы едем, ни зачем.

Рулил, покуривал, переключал кнопки на магнитоле, когда незатейливая попса сменялась трепотней диск‑жокеев. А сам я не спрашивал ни о чем. Придет время – скажет. Лишь машинально, тоже скорей по привычке, чем по необходимости, отмечал, что сначала мы ехали на запад, а потом взяли на север и держим вдоль побережья: справа от шоссе было лесисто, сосны, а слева просторней, сосны реже и ниже, дюны. Мелькали названия поселков и указатели поворотов: безликие Приморские, Светлые, Зеленогорские. Наверняка в прошлом какие‑нибудь Раушендорфы и Грюневальды.

Через час пятьдесят Егоров свернул на узкую асфальтовую дорогу, обозначенную табличкой «PRIVAT» и разъяснением по‑русски: «Частные владения. Въезд запрещен».

Километра через два этот асфальт привел к просторной усадьбе на берегу моря.

Бетонный забор метра в три с колючкой поверху, два сторожа в штатском со сворой служебных немецких овчарок на вахте, стальной щит ворот с электроприводом.

Внутри пара двухэтажных корпусов, похожих на санаторные; какие‑то кирпичные боксы, котельная, капитальный пирс, уходящий далеко в море. Тройка яхт класса «Дракон», еще несколько штук помельче.

Все это напоминало бы яхт‑клуб, если бы не сторожевик у причала и не два вертолета в дальнем конце усадьбы, прикрытые маскировочной сеткой.

Это был не яхт‑клуб. Это была база отдыха. Или, как сейчас говорят, реабилитационно‑восстановительный центр. Силы здесь восстанавливают.

И я уже догадывался кто.

На вахте Егорова знали. «Пассат» покружил по вымощенным красной кирпичной крошкой дорожкам и остановился возле одного из санаторных корпусов с плоской пристройкой, напоминающей школьные спортзалы.

– Приехали.

Егоров вылез из машины и потянулся, разминаясь после дороги. Его кожаная, подбитая мехом курточка разошлась, открыв моему нескромному взору черную рукоять пистолета Макарова, торчащую из наплечной кобуры.

– Чувствуешь запах? Балтика. Любишь Балтику, рейнджер?

– Понятия не имею. Никогда об этом не думал.

– А я люблю. Ни с чем не сравнить. Все южные лужи воняют. А Балтика дышит.

Свободно. Чисто. Слышишь? Как любимая женщина!

Сравнение не показалось мне удачным, но для Егорова в нем был, вероятно, какой‑то смысл. Во всяком случае, судя по тому, как он оглядывал, чуть щурясь, туманное мелководье, по которому шли и шли к берегу длинные плоские волны, здесь он чувствовал себя свободно, спокойно. Дома. С его лица даже исчезла привычная насмешливость, которую ему придавала изломанная шрамом бровь.

Ну конечно же. Никакой он не подполковник. Капитан второго ранга. Кавторанг.

– Пошли, познакомлю тебя с ребятами, – кивнул он. – Они сегодня отдыхают.