— И все-таки я вижу, что ты не так уж неприступен, как кажется на первый взгляд, — ухмыльнулся Саланка, искоса заметив, что по лицу норвежца пробежала легкая улыбка.

— Не стану спорить, — отозвался Торстведт, — просто эту песню я слышал несколько лет назад на своем корабле. Мы подобрали тогда британских лицедеев, дабы скука не пугала наших крыс в дальнем походе. Я вижу, здесь она весьма популярна.

Из соседнего «лагеря» действительно понеслись на всю округу удалые строки, сопровождаемые ритмичным хлопаньем по бурдюку и громким гиканьем:

Солнце по небу летало,

Оли-лели-ле,

Солнце в озеро упало,

Оли-лели-ле,

Парни солнце подобрали,

Оли-лели-ле,

Бедным золото раздали,

Оли-лели-ле,

Бедным золото раздали,

Оли-лели-ле,

Ничего не потеряли,

Оли-лели-ле,

Пир до неба закатили,

Оли-лели-ле,

Пили-ели, ели-пили,

Оли-лели-ле.

Усерднее всех был здоровяк Боллок. Он не просто горланил припев, хрипя могучей грудью, но и потрясал перед собою на две трети опустошенным бурдюком, пытаясь изобразить все столь многосложные события, происходившие в этой замечательной песне:

А когда прошла неделя,

Оли-лели-ле,

Снова кушать захотели,

Оли-лели-ле,

Приуныли, приувяли,

Оли-лели-ле,

Снова Робина позвали,

Оли-лели-ле.

На этих словах кто-то из лучников просто-напросто кувыркнулся через голову с криком: «Робин! Детки проголодались!»

Солнце по небу летало,

Оли-лели-ле,

Солнце в лес густой упало,

Оли-лели-ле,

Парни солнце подобрали,

Оли-лели-ле,

Темной ночкой закопали,

Оли-лели-ле.

Тут вся компания просто-таки пришла в восторг.

— Робин, так, может быть, леший с ним, с ирландцем? В конце концов, ноттингемская тюрьма — это еще не чистилище, да и кормят там, я слышал, гораздо чаще, чем на кладбище! У нас двадцать пять тысяч золотом! Да мы можем всех белок этого леса выдать за самых богатых женихов Ноттингема!

— Да что Ноттингема! — подхватил мордастый Боллок, лицо которого походило уже к этому времени на бордовый фонарь. — Лондона! Всей Англии! — и он отважно отбросил в сторону окончательно опустошенный бурдюк.

Робин, конечно, никак не отреагировал на столь бессмысленное предложение, но краем глаза почувствовал на себе вопрошающей взгляд Торстведта.

— Зачем тебе столько денег? — поинтересовался норвежец. Впрочем, в его вопросе не было и доли любопытства, словно два этих мешка с золотом никогда и не принадлежали Торстведту.

— Мне не нужны эти деньги. Если бы мои друзья не были в плену и за них не требовался бы выкуп, я бы отдал их обратно тому, у кого взял. Но мы в безвыходном положении: пятеро наших друзей находятся сейчас в ноттингемской тюрьме. В случае неуплаты выкупа они будут казнены.

— Я знаю шерифа Реджинальда. Я также знаю, что если вор украл — вора наказывают.

— Эй, эй, выбирай-ка выражения, — вспылил Саланка, услышав слова норвежца. — Среди наших друзей никогда не было воров, чтоб ты знал. И мы не воры… и не вымогатели.

— Мы добрые лесные гномики! — проревел верзила Боллок, услыхав обрывок последней фразы, и запихнул в рот кусок жирной телятины.