— Подружжжки, эй, подружжжки! — принялась она звать своих приятельниц мух. — Жжживо сюда! Ужжжасно зззанятно! Гляньте-ка, что с этим важжжным зззеленым скрипачом произззошло! Жжживотики надорвете! Тут же целая туча больших и маленьких мух облепила стакан. Лезут, толкаются, над кузнечиком издеваются:

— Жжжил-пожжживал, только рот разззевал — вот в стакан и попал, и пропал, и пропал!

А первая большая муха сладеньким голоском коварно жужжит:

— Как тебе, кузззнечик, зздесь жжживется?

— Лучше не бывает! — весело ответил кузнечик. — Тепло, как за печкой, и никакие опасности не грозят. И покормлен, и присмотрен. Ни дождь не льет, ни ветер не продует, и все вижу, как на ладони. Я тут как король в своем замке!

— О чем это он разззглагольствует? Жжжалуется, да? — не расслышали мухи.

А толстопузая снова коварно спрашивает:

— И что ножжжку жжжикнули, тожжже скажжжешь, хорошо?

— Ногу, — бодро заявил кузнечик, — я случайно вывихнул и отдал в починку. Пока ее ремонтируют, меня и положили в эту светлую и чистую палату, чтобы разные мухи-грязнухи не занесли в рану микробов.

— Разважжжничался, ужжас, какой чистюля!… — обиделись мухи, но все-таки поверили кузнечику и еще сильнее разжужжались от зависти. — Господи божжже, накажжжи его, ему все, а нам ничего? Кузззнечику — и палата зззагляденье, и ножжжку починят в одно мгновение… Не жжжелает разговаривать с нами, мухами! Обзззывает нас всех грязззнухами! Безззобразие!

Они уже хотели было заплевать стакан, но не успели — вся толпа вдруг поднялась и жужжа умчалась прочь: показался паук-крестовик. Услышав мушиный гомон и жужжание, он опустился с потолка на длинной паутинке до самого стакана.

Долго молча разглядывал паук кузнечика и о чем-то думал, но так ничего и не придумал. А кузнечик как ни в чем не бывало вытащил свою скрипочку и заиграл польку.

— Шшто это вы тут расшшумелись? — спросил наконец паук. — По какому такому сслучаю вашша музыка?

— А у меня праздник! — любезно объяснил кузнечик. — За большие заслуги в области музыкального искусства мне присвоили почетное звание заслуженного музыканта и подарили этот прозрачный концертный зал с прекрасной сценой. Как же не отпраздновать!

— Вот оно шшто… Вот оно шшто… — повторял растерянный паук. — А поччему не уччассштвует в пражжднике вашша правая ножжка?

— Видите ли, — улыбнулся кузнечик, — когда я получал такую высокую награду, меня пришли поздравлять толпы любителей музыки и так горячо, так сердечно пожимали мне правую ножку, что она даже заболела. Теперь она лечится в больнице и скоро снова будет прекрасно мне служить.

— Вот шшто… Вот шшто… — приподнимался и вновь приседал на своих ногах-ходулях крестовик. — Вот оно шшто! Я, пошшалуй, тоше дал бы вшем пошшимать ношшку, да что там — две ноги, три ноги, ешли бы мне пришвоили пошшетное швание шашлушенного ткачча!… Но никто не пришваивает, никто не обращщает внимания на мой тяшшкий труд, никто его не ценит!…

И огорченный паук снова забрался по паутинке под потолок и ворча принялся плести свою сеть.

Кузнечик остался один, но опять ненадолго — на подоконник села бабочка капустница. Увидев изувеченного и накрытого стаканом кузнечика, она даже ахнула от ужаса.

— Ах! Ох!… — И, чтобы не видеть страшной картины, прикрыла глаза носовым платочком.