— Ты, значит, не уверен, а я — принимай решения!

— Пусть решение примет муж. Возьми у него согласие на медицинскую кому. Лизу вы, разумеется, тут же прокесарите.

— Да что я в эти чёртовы бумажки напишу?! — Воскликнул Родин, швырнув на стол Лизину историю родов.

— Серёжа. Есть бумажки — и они всё стерпят. А есть человек. И он может вытерпеть далеко не всё. Ты заботишься о правильности документации или ты спасаешь человека? Ты почему во врачи в итоге пошёл?

Родин смотрел на Святогорского с беспомощной детской растерянностью. Аркадий Петрович махнул рукой.

— Где её муж? Я сам с ним поговорю.

— Обещал вернуться вечером. Где-то здесь крутится её отец. Бери у него согласие, если всё так срочно. Хотя я, признаться, ни черта не понимаю!

Святогорский покачал головой, одарил Родина очень говорящим взглядом, который бы на раз считали Мальцева и Панин. И вышел из кабинета.

Он шёл по коридору обсервации к палате Лизы. И ему пришлось перейти на бег. Потому что раздались страшные вопли и к её палате понёсся персонал, обтекая шарахающихся перепуганных беременных и родильниц. Его верный анестезиологический чемодан был с ним. В палате уже были Оксана Анатольевна и Анастасия Евгеньевна. Они пытались успокоить Лизу — но куда там. Тут нужен был дюжий санитар или…

— Натрия оксибутират, — сказал Аркадий Петрович, вводя препарат.

И Лиза успокоилась «на игле».

Затем он смешал свой фирменный коктейль для комбинированной длительной внутривенной анестезии, ввёл его Лизе, отдавая распоряжение Оксане Анатольевне:

— Разворачивайся, Засоскина! Чем дольше ты тормозишь, — тем сильней медикаментозная депрессия плода. Неонатологи по головке за такое не погладят.

— Аркадий Петрович, что вы делаете?!

Заведующая обсервацией была растеряна не меньше своего мужа.

— Беру командование на себя, — он кивнул на кровавые потёки по стенам палаты. — Пока что нейролепсия. Затем — комбинированный эндотрахеальный наркоз. А затем — искусственная кома.

Тыдыбыр уже бежала в сторону родильно-операционного блока.

Тридцать две недели — вполне жизнеспособный плод. Особенно при нынешнем аппаратном и медикаментозном оснащении. Поцелуева с Разовой окончили операцию. Святогорский ввёл Лизу в медикаментозную кому. Муж и отец Лизы всё ещё не появлялись. Родин собрал всех у себя в кабинете. И он был мрачнее тучи. Он даже позволил себе кричать на Святогорского!

Аркадия Петровича, признаться, это совсем не напугало. Он попросил Родина набрать номер заместителя министра здравоохранения по материнству и детству Панина Семёна Ильича и включить громкую связь. Через несколько гудков Панин ответил — и все присутствующие, кроме Аркадия Петровича, поневоле чуть не взяли под козырёк.

— Сёма, привет! Святогорский.

— Здравствуй, Аркадий Петрович.

— Семён Ильич, я самовольно ввёл женщину в искусственную кому.

Панин взял совсем небольшую паузу.

— Уверен, ты это сделал не по желанию своей левой ноги.

— Семён Ильич, скажи мне… Даже не мне, а всем присутствующим при этом разговоре в кабинете у Родина олухам царя небесного, включая его самого, что такое сенестопатическая головная боль.

— Это головная боль, которой нет. Невозможно обнаружить её причину и источник. Абсолютно всё в норме. Но которая есть настолько, что — отвал башки.

— И чаще всего какой бывает эта головная боль?

— Аркаша, тебе заняться нечем, кроме как меня элементарный курс…

— Сёма, просто отвечай, пожалуйста! Олухи царя небесного слушают тебя, затаив дыхание!

— Ох, грехи мои тяжкие, — проныл Панин, но подчинился старому другу.