Книги Проза Татьяна Соломатина Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47

Книга Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 читать онлайн

Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47
Изменить размер шрифта - +

Татьяна Соломатина. Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47

Роддом. Сериал – 4

 

Кадр тридцать восьмой. Ад

 

Татьяна Георгиевна Мальцева ходила по комнате взад-вперёд, раскачиваясь, как старый еврей на молитве или, если угодно, как Лобановский на тренерской скамье, и монотонно бубнила:

— Мы были там, — мне страшно этих строк, — где тени в недрах ледяного слоя сквозят глубоко, как в стекле сучок. Одни лежат; другие вмёрзли стоя…

Щёлкнул замок входной двери.

— Кто вверх, кто книзу головой застыв…

Зажурчала вода в ванной комнате.

— …В безмолвии дальнейшем путь свершив и пожелав, чтобы мой взгляд окинул…

Вошла детская медсестра и аккуратно приняла из рук Татьяны Георгиевны хорошенькую здоровенькую полугодовалую девочку в пижаме-комбинезоне.

— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу… — начала «сменщица» мамы.

Татьяна Георгиевна, недовольно поморщившись, тихо вышла в коридор.

— …Того, кто был когда-то так красив, — печально глядя на своё отражение в зеркале, завершила она трёхстишие песни тридцать четвёртой. — Тупоголовая кретинка, за такие деньги можно было уже «Войну и мир» выучить наизусть! — прошептала Мальцева, становясь под душ.

Медработница отнюдь не была тупоголовой кретинкой. И со своими непосредственными обязанностями высококвалифицированной няньки справлялась на «отлично с отличием». Просто Татьяна Георгиевна находилась в состоянии страшного раздражения. И никак не могла выспаться. Вот уже полгода не имела возможности как следует отдохнуть. Её драгоценное чадо, Марья Матвеевна Панина, могло без продыху орать часами напролёт. Замолкала дочь только на руках, когда её укачивали, мерно декламируя… «Божественную комедию» Данте Алигьери. Да-да, именно «Божественную комедию». Когда были опробованы тома колыбельных, несколько полок детских песенок и тетешек, километры нотных прописей маршей, гимнов и даже несколько узкоспециальных молитв, Мальцева в отчаянии произнесла — самой себе:

— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…

И голосистое неугомонное дитя внезапно умолкло и посмотрело на мать с осознанным любопытством. Татьяна Георгиевна запнулась и удивлённо уставилась на всего лишь тридцатидневную — тогда — дочь. Та немедленно возмущённо заорала вновь.

— Каков он был, о, как произнесу, тот дикий лес, дремучий и грозящий, чей давний ужас в памяти несу! — испуганной скороговоркой выпалила Мальцева. И кроха тут же погрузилась в довольную дрёму.

Так с тех пор и повелось.

Но высококлассная опытная детская медсестра, нанятая для присмотра и ухода, дальше песни первой никак не могла продвинуться. И вообще считала это блажью. О чём громко заявляла вслух. Не при Мальцевой, разумеется. А оставаясь наедине с малюткой Марией Матвеевной Паниной — первой и единственной дочерью «пожилой» матери, — только ту самую первую песнь «Божественной комедии» и гнусила, диву даваясь, что это за ёлки-палки и почему больше ничего не работает. В любом случае — блажь! Что у старой, что у малой. Обе с сорванной резьбой. Жалко Панина. Роскошный мужик!

Старой Татьяна Георгиевна Мальцева не была. Ей было всего сорок пять лет. Но для первого ребёнка многовато, кто бы спорил. А вот для начмеда по акушерству и гинекологии крупной многопрофильной больницы — вполне терпимо. Её бывший любовник и старый друг Семён Ильич Панин ушёл в министерство, на должность зама по вопросам материнства и детства, ещё когда Мальцева была беременной.

Быстрый переход
Отзывы о книге Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 (0)