— Да какая разница! У неё все мужики красивые! И дети — они не от мужиков, а от Бога! Бог — он тоже мужик! И тоже красивый.

— Зинка, пора тебе на пенсию, в богадельню. Ты баба, конечно, здоровая, но голова у тебя ржавеет стахановскими темпами! — расхохоталась Вера Антоновна. — Тьфу-тьфу-тьфу — согласна. На всех троих и особенно на нашу Мальцеву. В таком возрасте — и, слава богу, дочечка здоровенькая. И то счастье. Как она только справляться будет? — покачала головой пожилая акушерка. — Нянек-то, понятно, наймёт. Но всё-таки ребёнку мать нужна.

— Ой! Нужна им мать! Я свою дурищу до пяти лет грудью кормила, до десятого класса уроки с ней делала. И что вышло? Ничего толкового! К тридцати у неё было трое детей от разных мужей, к сорока — неврозы и циррозы, а в пятьдесят она развалина у меня на руках. Свою жизнь надо жить, чтобы всей неизрасходованной любовью щенка не портить. Щенку — миска, половичок, не гадить в хате научить и не пустобрешничать. Вот тогда годная собака вырастает.

— Зинка, совсем ты трёхнулась! Людей с собаками сравниваешь…

— Правда твоя, Вера. Собаки куда как лучше! Если уж и устраивают собачью свадьбу, — ткнула она подбородком в сторону дверей, куда вышла процессия, — то хотя бы чувств вокруг этого не разводят!

— Ну вот! То у неё дети от Бога, то — собачья свадьба.

— А это одно другого не касается, — Зинаида Тимофеевна махнула рукой и пошла в приёмное.

Вера Антоновна покрутила пальцем у виска вслед санитарке и выбежала на крыльцо. Чтобы досмотреть шоу.

Панин галантно усадил Мальцеву на заднее сиденье. В стоящую рядом с ней корзину от коляски торжественно уложил дочь. Марго наклонилась к подруге, поцеловала её в щёку и шёпотом спросила:

— Ты как?

— Не знаю. Вообще ничего не знаю, Марго! Боюсь…

— Ты на лошадях ездить поначалу тоже боялась. А потом научилась.

— То лошади. А то, — опасливо кивнула она на корзинку, — человек!

— Да. Человек. И ты — мама этого человека! — строго отчеканила Маргарита Андреевна. И тут же улыбнулась подруге: — Не грусти. Рассмешу. Знаешь, чем отличается лошадь от мамы? Мама не устаёт! Всё, давайте с Богом. Завтра после смены к тебе заеду.

Когда Панин привёз домой начинающую маму с малышкой, у Мальцевой приключилась паническая атака. Сейчас Сёма уедет — и она останется один на один с этим крохотным созданием?.. Трижды она Семёна Ильича выгоняла — и тут же возвращала, не успевал он ещё до машины дойти. Договорились, что пару-тройку дней он поживёт у неё. «Пара-тройка дней» затянулась на месяц. Первую ночь Сёма спал на кухне. Точнее — собирался спать на кухне. Постелил себе на полу. Только улёгся спину выровнять — какой там спать, сейчас опять раздастся рёв! — пришла Танька. Села прямо на пол. Попросила кофе сварить. Расплакалась. Стала жаловаться. И вопрошать — не у него, у потолка, — что теперь со всем этим делать. Это Танька? Точно она?! Панин сварил кофе, налил ей рюмку, обнял, приголубил. Сочувствовал. Но был, признаться, на седьмом небе от счастья! Впервые в жизни он был действительно ей нужен! Танька в нём впервые действительно остро нуждается! По-настоящему. Она и их дочь. Его дочь. Последнее заслоняло для него всё. И когда отдохнувшая минут пятнадцать Мусечка заорала, Семён Ильич как безумный поскакал в комнату.

У Панина прекрасно получалось быть отцом. Или нянем. Разве в таком возрасте нужен отец? Одиннадцатидневным детям нужны высококлассные няни. И у Сёмы всё спорилось. Мыть попу, менять памперс, купать, кормить, носить на руках, играть. Вот с чем там ещё играть?! А Панин гулил, агукал и хихикал как натурально с катушек съехавший.