Панин послушно кивнул и начал бороться с непокорными рукавами халата и рубашки.

— В правую. Левую я сегодня уже колол. Там гематома. Я подам в суд!

— На кого?! На гематому? Или на того, кто, пользуясь служебным положением, делает несанкционированные тесты на отцовство? Руку сожми в кулак, мудак.

— На неё! — Панин несколько оторопело уставился на иглу, вошедшую ему в вену. — Надо же, не больно совсем! Когда я сам себя колол — было невыносимо больно. Я же страшно боли боюсь, Аркаша.

— Это мы все хорошо знаем. Что ты боли боишься. И я знаю. И она, — Святогорский кивнул на спящую Татьяну Георгиевну.

— Ничего она не знает!

— Сёма, хватит надрыва на сегодня, ладно? Сделай паузу. Следующий надрыв — на старый Новый год. Я к тебе завалюсь в гости, в твою холостяцкую берлогу. Там и повоешь. За плотно закрытой входной дверью. Сегодня — не то место. И не то время. И ни в какие суды ты не подашь. На что ты в суды подавать будешь? На то, что Мальцева за тебя замуж не пошла?

— На совместную опеку над дочерью!

— Для начала надо добиться судебного предписания на определение отцовства. Его не так просто получить. Твои самостоятельные лабораторные упражнения никакой законной силы не имеют. Кроме того, напоминаю, ты — замминистра. Заместитель министра здравоохранения по материнству и детству. Большой человек. Тебе половая шумиха ни к чему. А шумиха будет, если ты решишь на принцип пойти таким некрасивым образом. Ты Таньку очень хорошо знаешь. Её только по шерсти можно гладить. Если против… Ты в курсе. В курсе — и всю жизнь никак с её шерстью управиться не можешь! — Анестезиолог коротко хохотнул. — Ты и так-то на должности всего без году неделя, а уже от жены ушёл. Нехорошо для репутации!

— Полгода я уже на должности! Говно, а не работа! — фыркнул Панин. — А что от жены ушёл — всем это до одного места. Не те времена! У нас даже президент развёлся — и ничего. К тому же я с Варей не разводился. Официально. Может, у меня гостевой брак! В соответствии с современными тенденциями.

— Вот об этом я и говорю, Семён Ильич. Лицемер ты, каких мало, — спокойно прокомментировал Святогорский. — Ушёл. Квартирку купил. Но официально не развёлся. Варя — проверенный запасной аэродром. Надёжный! Решишь групповушку устроить — так она покорно на кухоньке посидит, а после — всем участницам ещё и кофе сварит, и бельишко простирнёт.

— Ну ты это… Уж не так… Не такой я подлец, — с несколько детским сомнением тихо возразил Панин и от чего-то отмахнулся свободной рукой. — Да давно бы я развёлся! Но как представлю… Это же с Варварой встречаться надо. Какие-то бумаги подписывать. Она же мне в глаза смотреть будет, как побитая брошенная шавка. Я же с ума сойду! Если бы она скандалила, требовала чего-то… что-то… Но она же только молча смотрит с этой долбаной всепрощающей любовью и животной преданностью — и я сразу чувствую себя бездушным подонком, искалечившим добрую беззащитную псину!

— Повторяемся, да? Трус, боящийся боли. Все в курсе.

— У меня не было жены. Я всю жизнь прожил с преданной собакой! И на старости лет я выбросил её на помойку. Я и есть подонок! — Панин опустил голову.

— Кажется, делирий совсем близко. Ты мне ещё тут заплачь! Взрослый уже дяденька. Замминистра. Отец троих… Пардон, четверых детей. Дедушка. А как будто двойку получил, — насмешливо резюмировал Аркадий Петрович. — Кстати, если ты не в курсе, то твоя законная супруга всю жизнь считала тебя преданной собакой. Вопрос тут не в том, кто из нас собака.