То, что увидел чукча в первом зале американского музея, ничуть его не тронуло и не заинтересовало. Под толстыми стеклами помещались экспонаты, которые чукча использовал в своей жизни повседневно. Гарпуны, костяные ножи, унты, всякая другая одежда воображение не воспаляли.

Во втором зале Ягердышка немного удивился. Как смогли затолкать в стеклянные ящики всяких моржей, тюленей и собачью упряжку вместе с нартами?.. И зачем?..

Думать об этом чукча не стал, а прошел в третий, последний зал, в котором находился лишь один экспонат.

В стеклянном ящике помещался человек Ягердышкиного телосложения, в такой же одежде, как и чукча, с физиономией, как две капли воды похожей на Ягердышку, так что он сначала принял ящик за большое зеркало, которому скорчил рожу. Но изображение не ответило на хулиганство, а оставалось хранящим серьез.

И только тут Ягердышка понял, что это тоже музейный экспонат.

Его чрезвычайно потрясло то, что живого человека засунули под стекло, и он сидит перед потухшим костром как дурак, а еще более тронуло удивительное сходство экспонируемого с ним самим. Воображение Ягердышки тотчас нарисовало картину похищения его новорожденного брата и насильственное помещение под стеклянный колпак.

Ах, вот ты какая, Америка!

Но здесь чукча вспомнил, что родители никогда не говорили о брате близнеце, и тут все окончательно смещалось в его голове. Он приблизился к стеклянному шкафу и, роняя слезы, заговорил:

– Эй, брат! Ты что здесь делаешь? Наверное, родители просто не сказали мне о брате, не хотели волновать!.. Как же ты в ящике то?..

Но «брат» не отвечал, а смотрел куда то вдаль, и столько в его взгляде помещалось грусти, что Ягердышкино сердце трепыхалось в груди, как пойманный воробей в ладонях, стремясь вспорхнуть к небесам!

– Сейчас я выпущу тебя, брат!

Ягердышка хотел было размахнуться, но тут позади него раздался голос адвоката Тромсе:

– Так вот ты где!

Жирный эскимос схватил его за руку и потащил к выходу, но Ягердышка упирался, не желая бросать родственника.

– Опаздываем! – обозлился Тромсе.

– Никуда не пойду без брата! – заявил Ягердышка и выдернул руку из цепких пальцев адвоката.

– Какого брата? – опешил эскимос.

– Вот! – указал чукча.

Тромсе оглядел экспонат, пробормотал: «Идиот», – а Ягердышке перевел надпись под ящиком: «Первобытный чукча, найденный во льдах замерзшим. Предположительный возраст экспоната четыре тысячи лет».

– Понял?! Болван!!! Мертвый он! Четыре тысячи лет мертвый! И внутри у него опилки! А теперь пошли!..

Пока чукча пытался осмыслить сказанное Тромсе, они снова оказались в зале суда, где судья негр что то проговорила по английски и ударила молоточком. После сего Тромсе уволок Ягердышку на улицу и сказал, что чукча теперь политический беженец и должен ему две тысячи долларов.

– Ага, – согласился беженец, не зная, что такое доллары.

– Это деньги, – пояснил Тромсе. – Их надо заработать!..

Далее он повел Ягердышку по какой то улице, на какой то склад, где им выдали по представленной адвокатом бумажке клетку с медвежонком. Но чукча так был потрясен музейным экспонатом, что лишь слабо улыбнулся, когда Аляска скользнул через клеткины прутья красным язычком и лизнул его руку.

– За углом – зоопарк! – указал Тромсе. – Пойдешь туда, найдешь эскимоса Джона, он даст тебе работу! – и вновь растворился в неизвестном направлении.

Ягердышка побрел, куда ему было указано, порывы холодного ветра освежили его голову, а поскольку он не мог долго находиться в печали, то подумал – мало ли кто во льдах замерзал, а что похож на меня, чего не бывает!.. И зашагал веселее.

За углом действительно располагался небольшой «ZOO», в ворота которого Ягердышка зашел смело и закричал:

– Джон! Джон! Это – Ягердышка, от адвоката Тромсе!

Звал чукча громко, а потому эскимос Джон явился быстро, с выпученными глазами и сжатыми кулаками.