Он выключил в залах музея свет, закрыл на ключ двери, и присел в кресло, с бутылкой пива.

Жаль, не успел поставить здесь креветочный автомат, тогда бы кайф, вообще, был бы полным.

Немного колотила нервная дрожь, крепости и вкуса пива он не чувствовал, — так, пил, как обыкновенную воду, без настоящего удовольствия. Слово себе дал, — пока не допьет бутылку, с места не тронется. А раз себе слово дал, — значит, так тому и быть. Потому что, слов он на ветер не бросает.

Пустую бутылку он кинул на лакированный пол, — она покатилась по нему, крутясь и ударяясь о ножки мебели.

Часть первая: получи, фашист, гранату!..

Колян привстал, подошел к бару, что-то сделал со стеклянной стенкой, так что та отъехала в сторону, и в стене за ней видно стало другое стекло, с красной кнопкой за ним, в которой виднелось отверстие для ключа.

Колян прихватил полную пивную бутылку и тихонько стукнул ею по новому стеклу, — оно треснуло и рассыпалось.

Достал свою ключевую связку, вытащил из нее небольшой ключик и вставил в красную кнопку. Ну, и повернул там. Чтобы кнопка завелась… Кнопка завелась, теперь ее можно стало нажать.

Колян нажал, — долго не думал. Все о чем нужно думать, он передумал раньше, уважаемые господа-товарищи… А они спросили его, посоветовались с ним, чего он хочет? Может, он отсюда никуда не хочет, может, он к этим местам прикипел. Адовым… Козлы!..

Нажал, и подержал ее немного, — для гарантии…

Странные вещи стали происходить в погруженных во тьму залах музея. Что-то, проснувшейся среди зимы змеей, зашипело под потолками, забулькало, что-то разбилось там, за потолком, и еще разбилось, и еще… Прошла минута, или две, — на потолках музея появился слабый, похожий на дым, пар. Импортная краска стала скукоживаться, превращаться в капли, и, вместе с этим паром, — падать вниз, на любовно выставленные предметы обозрения.

Потолки, в темноте, набухали паром, его становилось все больше, он шипел, — превращая бетон потолков в пустое дырявое сито.

И полилось, через дыры вниз, полилось… Все в музее вздыбилось, ощетинилось в последних предсмертных конвульсиях, и стало превращаться в ничто.

Колян поморщился, — потому что несовместимый с любыми проявлениями жизни запах, стал проникать сюда, и, торопясь, вышел из помещения. На свежий воздух.

Посмотрел на освещенную прожектором крышу.

Над ней курился легчайший дымок, тут же уносимый зимним ветром. И никакого пламени. Нет, и не будет.

Вот что значит, — двадцать первый век. Козлы!..

Лифт, отсвечивая полировкой стен, но с точно таким же скрежетом, как грузовой, катился вниз. И это его движение было, для городского жителя, непривычно долгим.

Иван притих, притихла и Маша. Экзотичность путешествия произвела на них впечатление.

— Где главный экскурсовод? — спросил, оглянувшись, Георгий. — Где Николай Константинович?

— Отстал, — сказали ему.

— Кто же тогда нам будет все объяснять?

— Я могу, — сказал Толик, — я здесь все знаю.

Про Коляна сразу забыли. Отрезанный ломоть.

Лифт спускался так долго, что Георгий даже разок взглянул на часы.

— Не страшно? — спросил он Машу.

— Волков бояться… — сказала она.

— Очень остроумно, — рассмеялся Георгий.

Следом за ним рассмеялись остальные.

Так что дальше спускались повеселей.

Когда открылись двери, перед глазами предстала черная гвардия Чурила. Эти немые ребята знали свое дело. И наверху их кляксы, то и дело возникали в поле зрения, и, вот, внизу, — тоже.