Поспать можно и в самолете. Местные трудовые братья не спали, под впечатлением картины всемирного значения их труда, им казалось, что сами боги спустились с Олимпа, чтобы заметить их скромный вклад в дело прогресса всей страны. Колян не хотел спать потому, что сон вообще у него отбило навсегда, а его брат Толик — представлял, какие перспективы сулит ему новая должность на таком интересном месте.
Даже старатели не спали, потому что их разбудили ради показательной ночной смены, которая помогла бы начальству составить более полное впечатление об этом месте.
— Сначала в музей, или сначала на рабочее место? — спрашивал Георгий Машу. — Вот в чем вопрос?.. Как скажете, так и будет.
Ей с разных сторон уже порассказали о здешней экзотике, она не верила, и все время оборачивалась к Михаилу, чтобы тот что-нибудь прояснил по этому поводу. Но тот, должно быть, ревновал, — потому что вообще не смотрел в ее сторону.
— А это кто такой? — спросил он Ивана, когда кортеж на черных машинах после совещания подрулил к их особняку.
— Это Машкин жених, — сказал Иван про Георгия, — отличный парень. Обещал мне подарить снайперскую винтовку с патронами.
Полковник держался немного в стороне и все время не спускал глаз с Михаила. Словно он был нетрадиционной сексуальной ориентации, — и встретил свой идеал. Но заговорить с ним не решался, настолько глубоко было его чувство.
— Не хорошо водить парня за нос, — сказал Михаил Маше.
— Я никого ни за что не вожу, — сказала она, умоляюще взглянув на Михаила, — я же не виновата, что со мной постоянно знакомятся мужчины.
Георгий же, когда встретился с Мишей, подошел к нему, обнял и троекратно расцеловал. Он взял Михаила за плечи, отстранил его немного и смотрел, как на картину собственного производства. С плохо скрываемым удовольствием.
— Будем братьями, — сказал он.
— Будем братьями, — сказал он.
Я не хотел быть его братом. И не был — им.
Вдобавок, за его спиной стоял тот брат, из-за которого началось мое приключение, — и до мурла которого я все-таки когда-то дотянулся.
Он не узнавал меня, поскольку его лицо выражало самую непосредственную радость. Не скрывал за ней черных чувств ко мне, не прикрывался ей, словно ширмой, — на самом деле был рад. Я видел.
Что, если он подойдет ко мне, обнимет, и тоже скажет:
— Извини, — скажет он, — я не знал. Меня зовут, для своих, Толик… Кто старое помянет…
Что мне делать?.. Ударить его? Он не ответит мне.
Не станет дотягиваться до моего мурла, — чтобы принести ответное возмездие. Вытерпит как-нибудь.
«Извини, я не знал», — вот пропуск в мир избранных, вот узкий проход из мира старателей в высшую касту. Вот стратегическое направление мирового движения.
Он был на работе. И — работал.
Просто выполнял свою работу, которую ему поручили, — и старался выполнять ее хорошо.
Что может плохого содержаться в том, что человек старается честно, добросовестно, и качественно — выполнять свою работу?
Ну и с компанию я попал. В качестве, — своего.
— Что теперь? — спросила меня Маша.
Если бы я знал, что теперь делать. Я бы непременно ответил ей.
— Посмотрим экзотику и в Москву? — спросила Маша.
— Мишка, — сказал Иван, — ты только представь, я осенью собирал бутылки. Иногда на шестьдесят рублей в день. Ты можешь поверить?.. Я не могу.
— Здесь замечательный музей, — сказал большой брат. |