— Он спит? — как-бы переспросила или подумала чужими словами Маша. И решительно, словно знала расположение комнат, стала подниматься по лестнице на второй этаж.

Там она открыла одну дверь, вторую, третью…

— Так и есть, — сказала она грозно, — он — спит.

Я открыл глаза и увидел перед собой Машу. Она стояла в дверях спальни и смотрела на меня. Заметив, что я проснулся, она сказала:

— Ты мало обо мне думал.

Мы поменялись ролями, — в прошлый раз я пришел к ней… Но так хорошо, когда приходят и к тебе.

Мне стало так необыкновенно, когда я открыл глаза и увидел Машу. Я был — счастлив.

Счастье — это такое состояние, когда никакого другого счастья больше не нужно. Вполне хватит и этого.

Только хотелось, чтобы это мгновенье продолжалось вечно, — но я уже догадывался, что вечно мгновенья не длятся. На то они и мгновения.

Это все портило. Моя дурацкая прозорливость.

Все мое розовое впечатление… Когда оно пройдет, это самое мгновенье, я начну бояться, что оно больше никогда не повторится.

— Привет, — сказал я. — Ты в боевом настроении… Я думал, вы давно в Лондоне.

— Вместо того, чтобы извиниться, — ужаснулась Маша. — Ты столько нам измотал нервов. Вместо того, чтобы попросить прощения у меня, у Ивана, у Владимира Ильича…

— Кто такой Владимир Ильич? — не понял я. — Ленин?

— Ленин? — повторила Маша таким тоном, как-будто я изрек невероятное какое-то политическое кощунство… И кинулась на меня с кулаками.

Она накинулась на меня, поднимая белые и острые кулачки, и опуская их на мою грудь. Они выбили из нее задорную барабанную дробь.

Я, конечно же, сопротивлялся, как мог, но у меня плохо получалось.

От Маши необыкновенно пахло, — и тревожно, и дразняще, и как-то еще, — умопомрачительно. Ближе друг к другу мы еще никогда не были. И ее смертельные удары были такими нежными.

— Когда у меня появится дама сердца, — услышал я голос Ивана и увидел, как он стоит в дверях, — я ей тоже буду разрешать время от времени меня поколачивать.

— Да закрой же ты, наконец, дверь! — крикнула ему Маша. — Некрасиво подглядывать!

— Опять я у нее виноват, — сказал Иван, подмигнул мне самым хитрым своим подмигиванием, и закрыл за собой дверь.

Так что мы остались с Машей одни.

И я увидел, силы ее подходят к концу. Она стучит об меня своими кулаками не с такой частотой, и не с таким беспримерным напором.

— Извини, — сказал я, — у меня теперь проблемы с зубами. Поэтому я не улыбнулся тебе.

Она перестала делать из меня отбивную котлету.

— Улыбнись, — приказала она.

Ну, я и улыбнулся, — что мне оставалось делать.

— Они у тебя, как переломанный забор, — сказала, мне показалось, с каким-то чуть ли не удовольствием, Маша. — Где тебя угораздило?

— Подрался как-то.

— Из-за меня? — здесь в ее тоне я уловил неподдельный интерес.

— Наверное, из-за денег, — осторожно сказал я.

— Прекрасно, — сказала она и попросила. — Ну-ка, улыбнись еще.

Я улыбнулся еще.

— Замечательно, — сказала она, рассматривая меня. — Тебе идет… Когда ты улыбаешься, от тебя воротит.