Был он в очках, без черной рубашки и золотой цепи на шее, — а в костюме, и при галстуке. И наверняка, при нем не было никакого личного оружия.

Но вид у него был до предела деловой и самоуверенный. Такому дать слегка поддых, и весь его гонор тут же слетит. Вот тогда-то можно будет и пообщаться, — когда он будет без этого своего гонора.

— С таким любопытством к вам летел, — жал он изо-всех своих хилых сил руку Коляну, — столько всего про ваши чудеса наслышался… Здесь можно открыто? Ничего, что я так, прямым текстом?

— Ничего, — добродушно разрешил ему Колян. Хотя так и подмывало двинуть его слегка, так, для острастки. Потому что салаг нужно воспитывать, если их не воспитывать, они начинают наглеть.

— Надеюсь, первым делом покажете их мне. Ваши чудеса…

— Может, давай на «ты», — предложил Колян. — Здесь у нас все по-простому, скоро сам увидишь. Жуем картошку с селедкой, пьем простую водку, и обращаемся друг к другу на «ты».

— Давай, — с легкостью согласился бухгалтер, и этой своей легкостью опять слегка разозлил Коляна. — Какая у нас программа?

— Ты с дороги не устал?

— Да какая дорога, разве это дорога, — тьфу.

— Тогда — в музей.

Музей соорудили для любопытствующего начальства, — и правильно сделали. Самому было иногда интересно поглядеть на всю эту трехомудию. И каждую неделю прибавлялось что-нибудь новенькое.

— У тебя кличка есть? — спросил Колян. — Как тебя братишки между собой зовут?

Бухгалтер улыбнулся Коляну смущенно, как несмышленому ребенку, которому нужно объяснить что-то до предела очевидное, что он сам давно уже должен знать. Улыбнулся и сказал:

— Мы теперь против кличек… По этому поводу была целая дискуссия в наших кругах, как раньше говорили — «базар». Большой базар был по этому поводу, и решили постепенно от кличек отказываться… Добровольно, конечно, кто хочет. Так что я Кирилл Николаевич Тихомиров. Короче, — Кирилл.

— На меня братишки тоже наехали, говорят, руководишь таким объектом, а все Колян да Колян… Не солидно… Да и не мальчик давно… Так что я согласен, но только это как-то не по понятиям. Вот, что меня смущает.

— Понятия тоже меняются, — сказал как-то очень многозначительно, бухгалтер.

Между тем, подъехали к музею. Ему отвели место недалеко от общежития старателей, чтобы зря не тратиться на заборы, колючку и охрану. Но музей, поскольку его постоянно посещали делегации, отделали по первому классу. Чтобы было не стыдно войти.

Если по-честному, музей — был слабостью Коляна. Что-то вроде дитяти, которому он отдавал всего себя. Без остатка.

Он сам бы толком не смог объяснить, почему так получилось, что пустяковое строительство так заняло его, так понравилось, что он считал его делом, чуть ли не чести.

Сначала, когда решили этим заняться, хотели отвести под него старое здание склада, расставить там столы и шкафы, покрасить полы, и, вроде, все.

Но на практике, ремонтом занимались все, даже братаны, которые ходили туда, типа на воскресник, — но попробуй не пойди, не повкалывай, когда просит об этом Колян, — а о мужиках и говорить нечего. Ремонтная бригада начинала пахать с первым светом, и заканчивала, когда становилось темно.

Специально из Москвы пригнали самолет с оборудованием. Колян за пару недель перед этим целый вечер листал толстый каталог и подчеркивал там карандашом все, что ему понадобится. По этому каталогу — и привезли.