– Здесь ничего не написано. По-английски только. «Меню», «аларм», «резет»… Нет, ты что – серьезно? – дошло вдруг до Хоря, и он застыл в напряженной позе. – Датчики движения? А если здесь и самострелы где-то спрятаны? Ты че, Леший? Найдут потом, как Люсика этого, на свалке…

– Нас бы уже пристрелили в таком разе. Десять раз.

Леший отошел от щита. Остановился, обернулся и еще раз глянул на него в нерешительности.

– Нам не самострелов надо здесь бояться, а людей в погонах. Там кнопка общей тревоги, – он кивнул на щит. – И система экстренной связи. Ты видел такое в бомбарях? Я – нет. Это мы не в бомбарь угодили, Хорь. Это мы куда-то в другое место угодили…

Он вернулся к товарищу, продолжающему изображать каменную статую.

– Точно. На хер бомбарю такая атомная вентиляция? – тихо произнес Хорь, покосившись на мощные сплетения труб с округлыми задницами электродвигателей. – Это ж ураган, а не вентиляция.

– Вот-вот, – сказал Леший. – Такие движки хоть сто, хоть двести бомбарей запросто пропылесосят.

Он заметил пятно жвачки, которую Хорь успел прилепить над входом, содрал ее и приклеил Хорю на лоб.

– Пошли отсюда, – сказал он. – Жопой чувствую, уходить надо. Ты радио слышишь?

– Какое радио? – не понял Хорь.

– Не знаю. Откуда-то «Маяк» шпарит, Твардовского читают. Здесь точно где-то «погоны» сидят, дежурят, чаек попивают… Мы ведь шли на север, верно? Значит, сейчас, по идее, где-то в районе Девичьего Поля… До Садового кольца рукой подать. А там и Лубянка, и Кремль… Ты что, Хорь, в самом деле ничего не слышишь?..

Хорь поднял голову, прислушался.

– Не. Хотя… Елки!.. Нет. Нет… Да! Слышу!

– Не ори.

– Подожди, Леший, а если это то самое, из-за чего овчарка сбрендила, ну, эмгэушников этих… Помнишь? Ну, излучение… Может, они тут волнами какими-то нас поливают? Может, это только кажется, что радио, а на самом деле…

– Пошли, – перебил его Леший и, схватив за рукав, потащил к двери.

Трос был на месте, оставленный на краю ямы налобник продолжал гореть тусклым желтым светом. Леший в несколько энергичных рывков подтянул свое сухощавое тело к краю ямы и свалился на бетон.

Интуиция сработала прежде, чем мозг до чего-то дошел.

Вместо того, чтобы встать на корточки и приподняться, он тут же перекатился еще раз… и услышал, как совсем рядом железо лязгнуло о камень – там, где он находился секунду назад.

«Кувалда», – вспомнил Леший.

Он вскочил, как ванька-встанька, попятился назад, прикрывая руками лицо и голову от следующего удара. Споткнулся, опрокинулся на спину. Следующий удар пришелся по касательной в голень.

Он не помнил боли, не помнил, как снова оказался на ногах. Он взмахнул киркой, еще не видя никого перед собой. Кирка со свистом рассекла пустоту.

Тонкий, будто детский, визг в темноте. И снова лязг железа – но уже слабый, звенящий, расслабленный. Кувалду бросили на пол.

Леший шагнул на звук – и в этот момент в луче налобного фонаря «Джон Лайт» мелькнуло нечто. Лицо. Или морда. Круглые желтые глаза, плоский нос, неровный кривой оскал, то ли густая щетина, то ли не стриженные годами волосы… Приземистая, раскоряченная фигура ростом с семилетнего мальчишку… Всего одно мгновение. По телу Лешего от макушки до пальцев ног прошла волна, словно его облили холодной водой, волосы под налобником шевельнулись.