Грейли был уязвлен — никто еще не говорил ему, как себя вести. Никто. Никогда. И эта гувернантка начинает учить его жизни. «Но хуже всего то, что Анна, пожалуй, права», — подумал он, глядя на нее. Он отметил все: сочные губы, маленькую ямочку на подбородке. Скользнул взглядом по затянутой в амазонку фигуре. Анна выглядела такой уверенной, что графу захотелось встряхнуть ее. «Нет, это приведет к еще одному поцелую — испуганно подумал он. — Такому же страстному, как и предыдущий». Он не намерен был дважды наступать на грабли, поэтому ретировался за стол. Там он чувствовал себя в большей безопасности.

— Мне не нужны ваши советы, мисс Тракстон. Вы здесь лишь для того, чтобы присматривать за детьми.

— Очень жаль — я хотела вам помочь. — Анна грациозно развернулась и направилась к двери, прежде чем обескураженный Грейли успел поинтересоваться, что же она имела в виду.

Не в силах устоять, он посмотрел ей вслед: на ее длинные ноги, которые угадывались под юбками, на стройный стан и красивую шею. Память услужливо подсунула чувство, которое овладело им, когда он ее целовал. Он все еще не мог от него отделаться, вспоминая за день сотни раз. Горячая волна ударила в голову. Ему стало жарко.

Не подозревая о его мучениях, Анна подошла к двери и беззаботно махнула рукой.

— Опробую обещанную кобылу, — сказала она ему. — Если она окажется слишком спокойной, я заставлю грума оседлать другую. — И исчезла за дверью.

Мисс Оглторп-Уайт — лорду Бристолу, в антракте модной пьесы.

Граф Грейли посмотрел на закрывшуюся дверь и задумчиво сел в кресло. Нельзя было сказать, что он был потрясен. Скорее удивлен тем, как Анна легко управилась с леди Патни, и сделала это замечательно. «Но если, — думал он, — она так же виртуозно обведет меня вокруг пальца? « Ответа он не нашел. Кроме того, его раздражало, что в вопросе расписания для племянников она поступила по-своему. Теперь он думал, как ему подчинить Анну и восстановить свой авторитет в доме.

Он даже достал перо и бумагу, решив было составить для нее инструкции, но тут же отказался от этой затеи. «Эта девушка, — думал он, — создана для борьбы с открытым забралом. Вряд ли она оценит условия, как бы просто я их ни изложил».

Топот в коридоре возвестил о том, что дети направляются в конюшню. На графа снизошли покой и умиротворение. «Похоже, подумал он, мне надо признать, что затея позволить детям почаще кататься на пони не так уж плоха. Во-первых, леди Патни будет реже их видеть, а значит, меньше на них влиять. Во-вторых, подобная уступка обяжет и Анну в чем-нибудь уступить. Можно даже позволить ей составить расписание по своему усмотрению».

Однако таким трезвым рассуждениям мешали «ложные» мысли об Анне, от которых, как бы соблазнительны они ни были, он пытался отвлечься. Перед его внутренним взором нет-нет да и представали то ее глаза, то губы, то ее длинные ноги. Занятый такими рассуждениями, граф впервые за много месяцев в спокойной обстановке просматривал накопившуюся корреспонденцию.

В результате таких «трудов» он пришел к следующим выводам. Первое: очень хорошо, что Анна поставила на место леди Патни; второе: сам он тоже молодец, заполучив такую умную гувернантку; и третье: Анну надо контролировать, как, впрочем, и свои чувства, и все будет хорошо. Все это приведет к тому, что больше никто не сможет упрекнуть его в плохом воспитании племянников и никто не посмеет назвать Эллиотов невоспитанными бешеными кошками.

Он вспомнил, что в течение семнадцати лет «воюет» с Эллиотами и что мимо него прошли все развлечения, свойственные молодым людям.