– Юлия! О, боги, ты здесь!

– Да, претор, и я на волосок от гибели.

– Ты не ранена?

– Нет.

– Ничего не бойся, милая. Скоро ты будешь в своем доме.

– Теперь я уверена в этом, претор, – сказала патрицианка, с гордостью глядя на Флавия. Он оскалил зубы и задернул полог.

– Воины! Охраняйте эти носилки! – закричал он. Несколько всадников осадили лошадей и поскакали к носилкам, взяв их в плотное кольцо. – Вы в распоряжении знатной матроны, покуда она будет нуждаться в вас. Это приказ, – сказал Юлий и, хлестнув коня, ускакал.

Адонис бежал рядом с носилками, тело девятнадцатилетнего эфеба не чувствовало усталости, напротив, сириец был рад этому движению, поскольку оно оставляло позади воспоминание об увиденном кровопролитии. Взгляд его время от времени скользил в просвет между занавесями, и тогда он видел силуэт Юлии, закрывшей лицо руками.

Один из всадников держал факел, вокруг пламени которого сгущался предрассветный мрак, похожий на лоскуты бездны. Шум побоища удалялся, теперь он был не опаснее морского прибоя. Улицы были пустынны и хорошо освещены. Где-то хлопали двери и вскрикивали женщины. Колоссальные триумфальные арки с резкими черными тенями возносили императорские отличия к темному небесному шатру.

Рим, как затравленный тигр, укусил своего Императора.

Над холмами уже занималась прозрачная заря.

ГЛАВА 6

Гинекей не спеша и осторожно просыпался. Тихо переговариваясь, ходили рабыни, слегка приподнимаясь на цыпочки и делаясь от этого как будто выше… Как лани, пронеслись эфиопки в белых рубашках, придерживая украшения, чтобы они не звенели… Где-то музыкантша настраивала кифару, и щипки струн были подобны всплескам в череде прозрачных занавесей…

Мир еще не был озарен солнцем, его робкие лучи лишь только ощупывали небо. То были часы нежного Хепри, чьи лучи ласкают, не оставляя ожогов. На рассвете Адонис с трудом выдержал присутствие обнаженных красивых невольниц, которые, смеясь, купали его в бронзовой ванне. От пара у него закружилась голова и, вылезая, он больно ушибся о львиную лапу. Невольницы тщательно вытирали его прекрасное тело подогретыми полотенцами, натирали пемзой и мазями. При этом их чуткие пальцы касались его бедер и жестких волос в паху. Рабыни были весьма красивы, но сириец не хотел даже смотреть на них. Он закусил губу, что было признаком раздражения, и терпеливо ожидал, когда все закончится, тогда как девушки с наслаждением выливали на его прекрасное, обнаженное тело фиалы дорогих благовоний. Длинные черные локоны разной длины рассыпались по его гармонично раскинутым плечам, иные пряди доходили до коричневых сосков лишенной волос груди.

Отпустив нетерпеливым жестом невольниц, он облек себя в простую одежду с широкими рукавами и, погружаясь в мягкую задумчивость, в глубинное лазурное свечение грез, долго бродил по дому, его прекрасным залам и кубикулам, куда свет проистекал издалека, из розовых атриев со сквозными отверстиями. Адонис не смел беспокоить госпожу. Он знал ее горячий нрав и вспыльчивость и не хотел явиться к ней в неподходящее время.

В задумчивости ходил юноша по дому, и мысли его были только о Юлии. Когда он думал о том, что она могла погибнуть в цирке или подвергнуться осквернениям черни, его охватывала нервная дрожь.