К тому же моя дорогая невеста была на семнадцать лет старше меня и здоровьем могла похвалиться не больше, чем кротким нравом, — так мог ли я быть уверен, что вечная тьма не раскроет ей свои объятья до того, как она станет моей? Я убеждал ее со всем трепетом нежности, со всем пылом страсти. И вот счастливый день назначен — незабвенное десятое мая 1792 года, заказано подвенечное платье, и я, чтобы оградить свое счастье от всяких случайностей, посылаю в нашу местную газету коротенькую заметку:

«Свадьба в высшем обществе. Нам стало известно, что Роберт Стабз, прапорщик полка Северных Бангэйцев, сын Томаса Стабза, эсквайра, из Слоффемсквигла, на днях поведет к брачному алтарю прелестную и высокообразованную дочь Соломона Кратти, проживающего там же. Приданое невесты, по слухам, составляет двадцать тысяч фунтов стерлингов. „Лишь отважный достоин прекрасной“».

* * *

— А ты известила своих родных, любовь моя? — спросил я Магдален, отослав заметку. — Будет ли кто-нибудь из них на твоей свадьбе?

— Я надеюсь, приедет дядя Сэм, — отвечала мне мисс Кратти, — это брат моей маменьки.

— А кто была твоя маменька? — поинтересовался я, ибо почтенная родительница моей невесты давным-давно скончалась, и я никогда не слышал, чтобы ее имя упоминалось в доме.

Магдален покраснела и потупилась.

— Маменька была иностранка, — наконец вымолвила она.

— Откуда родом?

— Из Германии. Она была очень молода, когда папенька женился на ней. Маменька не из очень хорошей семьи, — добавила мисс Кратти неуверенно.

— Какое мне дело до ее семьи, сокровище мое! — пылко воскликнул я, покрывая нежными поцелуями пальчики, которые как раз в это время сжимал. — Раз она родила тебя, значит, это был ангел!

— Она была дочь сапожника.

«Немец, да еще сапожник! — подумал я. — Черт их всех раздери, сыт я ими по горло».

На этом наш разговор закончился, но у меня от него почему-то остался неприятный осадок.

Счастливый день приближался, приданое было почти готово, священник прочел оглашение. Матушка испекла пирог величиной с лохань. Всего неделя отделяла Роберта Стабза от часа, когда он должен был стать обладателем двенадцати тысяч фунтов в пятипроцентных бумагах, в восхитительных, несравненных пятипроцентных бумагах тех дней! Если бы я знал, какая буря налетит на меня, какое разочарование уготовано человеку, который, право же, сделал все возможное для того, чтобы приобрести состояние!

* * *

— Ах, Роберт! — сказала Магдален, когда до заключения нашего союза осталось два дня. — Я получила такое доброе письмо от дяди Сэма. По твоей просьбе я написала ему в Лондон; он пишет, что приедет завтра и что он много о тебе слышал и хорошо знает, что ты собой представляешь; и что везет нам необыкновенный подарок. Интересно, что бы это могло быть?

— Он богат, обожаемый цветок моего сердца? — спросил я.

— Семьи у него нет, а дела идут очень хорошо, и завещать свое состояние ему некому.

— Он подарит нам не меньше тысячи фунтов, как ты думаешь?

— А может быть, серебряный чайный сервиз?

Но это нам было гораздо менее по душе, — слишком уж дешевый подарок для такого богача, — и в конце концов мы утвердились в мысли, что получим от дядюшки тысячу фунтов.

— Милый, добрый дядюшка! Он приедет дилижансом, — сказала Магдален. — Давай пригласим в его честь гостей.

Так мы и сделали. Собрались мои родители и священник, который должен был обвенчать нас завтра, а старый Кратти даже надел ради такого случая свой лучший парик.