— Тебе пора идти, Джон.

— Да, дорогая, иду. Но я хочу, чтобы ты знала — я вернусь целым и невредимым с полными карманами денег. Вот увидишь.

Пока Джон говорил, я заметила, что в его голосе послышалось волнение, а в глазах мелькнули искорки. Наконец-то Джон Таунсенд скроется. Возможно, за это придется заплатить головой или честью, но наконец-то Джон поступает точно так же, как Виктор, которому он завидовал, — он покидает этот дом.

— Тогда мы заживем в достатке и купим себе дом. Я найму тебе служанку, и у нас будет даже телефон. Дженни, дорогая, что ты думаешь насчет телефона?

— Джон, уже поздно.

Не говоря ни слова, он забрал саквояж, неловко поцеловал ее и спешно вышел из комнаты. Дженни неподвижно стояла передо мной, мы услышали, как за Джоном закрылась дверь комнаты, затем входная дверь. Убедившись, что он ушел и в доме стоит полная тишина, если не считать тиканья часов, Дженнифер разрыдалась и рухнула на пол.

Дженнифер задела рукой мою ногу и исчезла.

Проснувшись около половины десятого, бабушка собралась и с трудом поднялась наверх. Уходя, она пробормотала, что мне надо бы приготовить себе перекусить, раз мы не ужинали, затем в ванной под краном наполнила грелки горячей водой и забралась в уютную постель.

Слышно было, как заскрипели пружины ее кровати. Под шепот ветра, казалось, будто весь дом вздохнул, и я стала настраиваться на следующую встречу.

Она произошла через несколько минут. Я услышала, что кто-то ходит по малой гостиной, и нерешительно пошла к двери. Несколькими днями раньше передо мной проходили лишь счастливые эпизоды, обычные сцены, в которых Таунсенды вели себя подобно многим другим семьям. Но потом появились мрачные оттенки, наводившие на мысль о грядущих преступлениях, позоре и гибели семьи. Что я увижу на сей раз? Как далеко зайдет эта семья в самоуничтожении?

На диване лежала Гарриет и рыдала, обхватив лицо руками. Безумно жалко было этого ребенка, который так трагически вступил в мир взрослых. Я не знала, какой сегодня день или год, сколько времени прошло после аборта, что случилось за этот период. Где Виктор? Что сталось с ним после этого позора? Исчез ли Шон О'Ханрахан? Вернулся ли Джон с карманами, полными денег? Или произошло еще какое-то новое событие, которое сейчас станет мне известно?

— О боже, о боже, о боже, — непрестанно бормотала Гарриет. — Я виновата. Я рассказала ему, я рассказала ему, я рассказала ему. Мне надо было молчать. Я не должна была говорить ему.

Гарриет разговаривала сама с собой, как человек, который корит себя. Поскольку никто не слушал ее самобичеваний, ей в конце концов лишь это и оставалось.

Огонь в камине почти погас, комната выглядела мрачновато. Гарриет лежала так, будто упала во время приступа отчаяния.

— Он теперь злится на меня за то, что я все рассказала. Вот почему он так поступил. Я могу винить только себя за глупость. Ах, Гарриет, какая ты идиотка.

Остальное услышать не удалось. Она плакала, обхватив лицо руками, и непрестанно причитала, время от времени выкрикивая отчетливое бранное слово.

— Если бы я только промолчала, он тогда бы так не поступил! Теперь я навеки погубила себя!

Неужели Гарриет все еще говорила о Шоне О'Ханрахане? Или же она вела речь о Викторе?

Когда Гарриет наконец села и вытерла глаза, я от неожиданности отступила назад.

На ее голове не было волос. Поднявшись с дивана, она подошла к позолоченному зеркалу, висевшему над камином, и сердито, не без отвращения стала изучать свое отражение.