— Значит, вы видели этого обер–лейтенанта за столиком?

— Разрешите…

Анна взяла в руки фотографию и довольно долго рассматривала ее, то удаляя, то приближая к глазам.

— Нет, я не могу утверждать. Лица я не запомнила. Но, по–моему, офицер был в другом мундире.

— Прекрасно. Незнакомый вам офицер ушел вместе с летчиками?

Анна не спешила с ответом. Она должна была все хорошенько припомнить.

— Кажется… Нет, он остался в столовой. Да, он был в столовой.

— Долго?

— Не знаю. Тут началась тревога, и я уже ничего не видела и ничего не помню…

— Та–ак! А что вы слышали?

— Я вас не поняла…

— Ну что вы слышали о смерти обер–лейтенанта?

— Того, что нашли в блиндаже?

— Да, да!

— Ну, сперва говорили, что это самоубийство, а потом… — Анна испуганно округлила глаза, — я слышала, будто бы офицера кто–то убил.

— От кого вы слышали?

— Говорил за столиком командир эскадрильи лейтенант Мюльке. Вы знаете Мюльке?

— Кажется… Что же он говорил?

Анна смутилась, покраснела.

— Я слышала краем уха его реплику. Он сказал, что самоубийцу приличней считать чьей–то жертвой. Это не так дурно пахнет. За точность слов не ручаюсь, но что–то в этом роде. И он смеялся при этом.

— Мюльке имел в виду смерть Маураха?

— Как вы сказали? Это фамилия погибшего?

Капитан недовольно кашлянул.

— Да, я вспомнил ее.

— И это он на фотографии?

«Черт возьми! Девчонка ловко перехватила инициативу. Кто тут следователь, а кто — допрашиваемый?!» — Капитан любезно улыбнулся.

— Простите, Анна Шеккер, вопросы буду задавать я.

— Извините.

— Ничего, ничего, — любезно успокоил ее капитан. — Знаете, меня мало интересует то, что случилось с этим Маурахом. Я даже склонен считать, что это обыкновенное самоубийство. Но поскольку все это произошло на территории аэродрома… Вы меня можете понять — служба. Если хотите знать, то я вас вызвал, чтобы немножко поболтать с вами, рассеяться, отдохнуть. Надеюсь, вам мое общество не в тягость? Чувствуйте себя совершенно непринужденно.

Девушка опустила глаза.

— Господин капитан, разрешите ответить на вашу откровенность такой же откровенностью. Вы говорите — непринужденно. Это не так–то просто. Признаюсь, когда меня вызывают сюда, я каждый раз испытываю… нет, не испуг, а все–таки какое–то тревожное чувство.

Рыжеватые брови капитана приподнялись. Он был польщен.

— Разве я такой страшный? Даже для вас?

— Нет, конечно. Но вся обстановка… Я немного робею.

Анна мило покраснела. Она ничего не скрывала, даже того, что немного побаивается контрразведки. Еще бы! Ведь это так естественно для каждого смертного.

Но у капитана есть еще одна непобитая карта. Приказ начальника совершенно недвусмысленный: взять на подозрение всех, даже Анну Шеккер, а приказ есть приказ.

— Да–а, — произнес рассеянно капитан. — Тут есть еще одна маленькая деталь. Скажите, Анна, кто из официанток носит такие вещички?

В руке у капитана — шпилька, обыкновенная проволочная, черная, чуть заржавевшая шпилька. За стеклами очков — устремленные на девушку ясные голубые глаза.

— У меня такие шпильки, — говорит Анна. — Я прикалываю ими вот это.

Анна выдергивает из волос одну шпильку и показывает ее капитану.

— А у других официанток есть такие шпильки?

— Не знаю. Сказать по правде, я как–то не обращала внимания… Возможно, у кого–нибудь есть и такие.