Она долго стояла и смотрела Клиппу вслед. Он ловко спускался по крутой узкой тропинке. Когда Клипп исчез из виду, Ронья вернулась в пещеру.

— Так ты не пошла с ним домой, к отцу? — спросил Бирк. Он лежал на постели из еловых веток. Ронья не видела его в темноте, но слова его расслышала, и они ее рассердили.

— У меня нет отца, — ответила она. — А если ты будешь меня злить, то не будет и брата!

— Прости, сестренка, если я тебя обидел. Но я знаю, о чем ты думаешь иногда.

— Да, — отвечала из темноты Ронья. — Я думаю иной раз о том, что я жила на свете одиннадцать зим, а на двенадцатую умру. А мне бы так хотелось еще побыть на земле. Ясно тебе?

— Забудь про зимы, сейчас лето.

И в самом деле, было лето. День ото дня становилось все теплее и теплее, ласковее и безоблачнее. Такого лета в их жизни еще не бывало. Каждый день в полуденную жару они купались в холодной речке. Они плавали и ныряли, как выдры, и позволяли течению уносить себя, пока грохот водопада Ревущий не предупреждал их об опасности. Ревущий обрушивал воды реки с огромного утеса, и никто, попав в его водоворот, не выходил из него живым.

Ронья и Бирк знали, когда им начинала грозить опасность.

— Как только покажется утес Ревущий, поворачивай назад, не то пропадем, — сказал Ронья.

Утес Ревущий, огромный камень, стоял посреди реки, чуть повыше водопада. Для Роньи и Бирка он был предостерегающим знаком. Им пришлось выбраться на берег, а это было нелегко. Потом они долго лежали на прибрежных камнях, запыхавшиеся и посиневшие от холода, греясь на солнышке и с любопытством глядя на выдр, без устали плавающих и ныряющих у берега.

Когда спустилась вечерняя прохлада, они отправились в лес, чтобы покататься верхом. Шалый и Дикий несколько дней не показывались. Их испугала виттра, но они опасались и тех, кто сидит у них на спине. Теперь же они перестали бояться и радостно выбежали навстречу детям, не прочь снова побегать взапуски. Ронья и Бирк позволяли им вначале скакать во всю прыть, а после ехали шагом, прогуливаясь по своему любимому лесу.

— Хорошо кататься теплыми летними вечерами, — сказала Ронья.

А про себя подумала: «Почему в лесу не может круглый год длиться лето? И почему у меня не радостно на душе?»

Она любила свой лес и все, что в нем было, что в нем жило и росло: все деревья, маленькие озерца и болота, ручьи, мимо которых они проезжали, все замшелые валуны, земляничные полянки и черничники, все цветы, всех зверей и птиц. Отчего же тогда ей иногда становилось так грустно и отчего непременно должна наступить зима?

— О чем ты думаешь, сестренка? — спросил Бирк.

— О том… что вот под тем валуном живут тролли-болотники. Я видела, как они плясали прошлой весной. Я люблю троллей-болотников и ниссе-толстогузок, но не серых карликов и диких виттр, сам знаешь!

— А кто их любит!

Стало раньше смеркаться. Время светлых ночей прошло. Вечером они сидели у огня и смотрели на загоравшиеся в небе бледные звезды. Чем сильнее сгущалась темнота, тем больше их становилось, тем ярче горели они над лесом. Пока это было еще летнее небо, но Ронья знала, что говорили звезды: «Скоро придет осень!»

— Нет, диких виттр я ненавижу! — сказала она. — Удивительно, что они так давно не охотились за нами. Может, они не знают, что мы живем в Медвежьей пещере?

— Это потому, что их пещеры на другом конце леса, а не у реки, — ответил Бирк. — И серые карлики, наверно, на этот раз не разболтали про нас, иначе виттры давно бы уже явились сюда.

Ронья поежилась.

— Лучше про них не говорить. А не то мы можем приманить их.