Изменить размер шрифта - +
Потом разделась. Она была тоненькая, стройная, очень смуглая. Тереса открыла кран; потекла холодная вода. Намыливаясь, она услышала крик: «А ну, пошел отсюда, старый козел!», потом – удаляющиеся мужские шаги и гул ссоры. Она оделась и вышла. Мужчина сидел за столом; увидев ее, он подмигнул. Женщина скривилась.

– Наследила на полу… – буркнула она.

– Я пошла, – сказала Тереса. – Большое вам спасибо, сеньора.

– Пока, Тересита, – сказал мужчина. – Приходи когда хочешь.

Роса проводила ее до дверей. В коридоре Тереса ей шепнула:

– Росита! Дай мне, пожалуйста, синюю ленту. Которую ты в субботу надевала. Я сегодня принесу.

Роса кивнула и приложила палец к губам. Потом исчезла во тьме коридора и вскоре вернулась, осторожно ступая.

– На, – сказала она, хитро поглядывая на подругу. – Зачем тебе? Куда ты идешь?

– У меня свидание, – сказала Тереса. – Меня мальчик пригласил в кино.

Глаза у нее блестели. Кажется, она радовалась.

 

Мелкий дождик шевелил листья на Камфарной. Альберто зашел в угловой магазин, купил пачку сигарет и направился к проспекту Ларко. Проносились машины, яркие капоты последних моделей выделялись в сереньком воздухе. Народу было много. Он засмотрелся на высокую, гибкую девицу в черных брючках. Автобус-экспресс все не шел. Рядом смеялись два паренька. Он узнал их не сразу, покраснел, буркнул «привет»; они кинулись к нему.

– Куда ты провалился? – спросил один, в спортивном костюме и с петушиным хохолком. – Нет тебя и нет!

– Мы уж думали, ты переехал, – сказал другой, низенький, жирный, в мокасинах и пестрых носках. – Сто лет тебя не видели!

– Я теперь живу на Камфарной, – сказал Альберто. – А вообще-то я в интернате, в военном училище. Нас только по субботам отпускают.

– В военном училище? – сказал петушок. – За что это тебя? Вот жуть!

– Да нет, ничего. Привыкнуть можно.

Подошел переполненный экспресс. Они стояли, держась за поручни. Альберто думал о тех, с кем он ездит вместе по субботам в автобусах и в трамваях, – запах грязи и пота, галстуки кричащих расцветок… А тут, в экспрессе, куда ни глянь – чистые рубашки, приличные лица, улыбки.

– А где ж твоя машина? – спросил Альберто.

– Машина? – сказал толстый. – Это отцовская. Он мне больше не дает. Я ее грохнул.

– Ты что, не знаешь? – заволновался петух. – Не слыхал про гонки на Набережной?

– Нет, не слыхал.

– Где ты живешь? Наш Мексиканец – будь здоров! – затараторил и заулыбался петух. – Они поспорили с этим психом Хулио, ну с Французской, помнишь?… Поспорили, значит, кто кого обгонит на Набережной. Дождь, понимаешь, а им хоть бы что. Я, конечно, с ними, за второго пилота. Психа сцапали, а мы – ничего, удрали. С вечеринки ехали, сам понимаешь…

– И грохнулись? – спросил Альберто.

– Это потом, в Акотонго. Ему вздумалось попетлять. Напоролся на столб. Видишь, тут шрам? А ему – хоть бы что! Везет… Нет на свете справедливости!

Мексиканец блаженно улыбался.

– Молодец, – сказал Альберто. – Как там у нас вообще?

– Порядок, – сказал Мексиканец. – Мы теперь по будним дням не собираемся, у девчонок экзамены. Времена меняются. Их всюду с нами пускают – и в кино, и на танцы. Цивилизуются старушки.

Быстрый переход