|
Что это, страх? Кружок изводил его; а после Ягуара Кава был хуже всех, он крал у него сигареты и деньги и как-то раз, ночью, помочился на него. В определенном смысле он, Холуй, действовал по праву – в училище уважали месть. И все же в глубине души он чувствовал себя виноватым. «Я не Кружок выдаю, – думал он, – а всех ребят, весь курс».
– В чем дело? – сердито сказал Уарина.– Вы что, посмотреть на меня пришли? Никогда не видели? – Это Кава, – сказал Холуй и опустил глаза. – Меня отпустят в субботу? – Что? – сказал лейтенант. Он не понял. Значит, еще можно выкрутиться, уйти. – Стекло разбил Кава, – сказал Холуй. – Он украл вопросы по химии. Я видел, как он туда шел. Отпустят меня? – Нет, – сказал лейтенант. – Посмотрим. Сперва повторите то, что вы сказали. Лейтенантово лицо округлилось, на щеках и у губ задрожали складочки. Глаза довольно заулыбались. Холуй успокоился. Вдруг стало безразлично, что будет с ним, с субботой, с училищем. Правда, лейтенант Уарина не выражал особой благодарности. Что ж, это понятно, он ведь чужой, и лейтенант, должно быть, его презирает. – Пишите, – сказал лейтенант. – Садитесь и пишите. Вот бумага и карандаш. – Что писать, сеньор лейтенант? – Сейчас продиктую. «Я видел, что кадет… как его?… да, Кава, из такого-то взвода, в такой-то день, в таком-то часу направлялся в учебный корпус, дабы незаконно присвоить экзаменационные вопросы по химии». Пишите четко. «Заявляю об этом по требованию лейтенанта Ремихио Уарины, который обнаружил похитителя, а также раскрыл мое участие в деле…» – Простите, сеньор лейтенант, я… – «…мое невольное участие в качестве свидетеля». Подпишитесь. Печатными буквами. Крупно. – Я не видел, как он крал, – сказал Холуй. – Я только видел, как он шел в классы. Меня четыре недели не отпускают, сеньор лейтенант. – Не беспокойтесь. Это я беру на себя. Не бойтесь. – Я не боюсь! – закричал Холуй, и лейтенант удивленно взглянул на него. – Я четыре субботы не выходил. Эта будет пятая. Уарина кивнул. – Подпишите бумагу, – сказал он. – Я разрешаю вам выйти сегодня, после занятий. Вернетесь к одиннадцати. Холуй подписался. Лейтенант прочитал донос; глаза его прыгали, губы шевелились. – Что ему сделают? – спросил Холуй. Он знал, что вопрос глупый, но должен был что-то сказать. Лейтенант взял бумагу. Осторожно, двумя пальцами, чтоб не помять. – Вы говорили об этом с лейтенантом Гамбоа? – Бесформенное, бабье лицо на секунду застыло; лейтенант напряженно ждал ответа. Как легко сбить с него форс – скажешь «да», и он сразу угаснет. – Нет, сеньор лейтенант. Ни с кем не говорил. – Так. Никому ни слова, – сказал лейтенант. – Ждите моих распоряжений. Зайдете ко мне после занятий, в выходной форме. Я сам отведу вас в проходную. – Слушаюсь, сеньор лейтенант. – Холуй замялся. – Я бы не хотел, чтоб кадеты знали… Лейтенант снова встал по стойке «смирно». – Мужчина, – сказал он, – должен отвечать за свои действия. Это первое, чему нас учит армия. – Да, сеньор лейтенант. Но если они узнают, что я донес… – Знаю, – сказал Уарина, в четвертый раз поднося к глазам бумагу. – Они вас съедят с кашей. |
