Харпер наблюдал за его злобным дергающимся лицом и гадал, что может быть внутри кивера. Гадала вся рота, но никто не отваживался спросить. Харпер считал, что внутри ничего нет, а все происходящее – обычное актерство, просто имитация безумия, чтобы смутить роту. Ирландец точил свой байонет, мушкетный байонет, столь непривычный после винтовочного штык-ножа, и строил собственные планы на ночь. Приказы все еще не поступили, но вся армия, руководствуясь странным общим инстинктом, знала, когда будет приступ и пойдет ли в брешь полк Южного Эссекса, на что было похоже. Харпер решил держаться поближе к Хэйксвиллу: если появится шанс убить сержанта, он сделает это, если нет, хотя бы убедится, что Хэйксвилл не проскользнул в город. Харпер решил не записываться в «Надежду», если туда не запишется Хэйксвилл, что было маловероятно. Работа Харпера – защищать Терезу, как и работа Шарпа, всей роты, даже капитана Роберта Ноулза, который вчера навестил свою старую роту и внимательно выслушал соображения Харпера насчет Хэйксвилла. Ноулз улыбался и уверял Харпера в полной своей поддержке, но ирландец страшился, что упустит момент в суматохе атаки.

Он откинулся на спину и прислушался к грохоту пушек. Артиллеристы, как будто разделяя то же инстинктивное осознание неминуемости атаки, стреляли, казалось, с удвоенным рвением, потому что любой кусок камня, отколотый от стены в районе бреши мог спасти жизнь кому-нибудь из пехотинцев. Дым всех двенадцати батарей висел над тихим озером, как предрассветный туман, через него с трудом можно было различить город – разве что когда очередной пушечный выстрел на секунду прорывал густую пелену. Пушки были похожи на брыкающихся монстров, шипевших и выдыхавших едкий дым между выстрелами, когда почерневшие канониры протирали и чистили их закопченные тела, а потом снова выводили хрипящих зверюг на цель. Самих брешей артиллеристы не видели, но на деревянных платформах, смягчавших отдачу, были сделаны зарубки, и офицеры с сержантами внимательно следили, чтобы орудие встало на позицию, а подъемный винт был закреплен на нужной высоте. Вспышка – и орудие снова гудит, отскакивая назад и выплевывая тяжелое железное ядро, которое прорывало туман мощным хвостом дыма, сопровождавщимся треском и грохотом попадания.

Может, именно скорость стрельбы укрепляла уверенность людей, что атака будет именно сегодня, в ночь с воскресенья на понедельник – а может, вид осадных лестниц, как по волшебству возникших в инженерном парке. Двум атакующим группам, одной со стороны замка, другой – с реки, у бастиона Сан-Винсенте, понадобятся лестницы для попытки внезапной эскалады. Конечно, это не сработает, стены слишком высоки – битва будет выиграна в брешах.

- Рота! – раздался голос Хэйксвилла. – Всем встать! Хоп, хоп, хоп!

Люди вскочили на ноги, оправляя мундиры: к ним шел майор Коллетт вместе с капитаном Раймером. Майор махнул рукой:

- Можете садиться.

Наверное, будет объявление, подумал Харпер. Он во все глаза смотрел, как Коллетт достает из кармана лист бумаги и разворачивает его. Послышался возбужденный ропот, призывы к тишине со стороны Хэйксвилла. Коллетт подождал, пока все затихли, и принял самый воинственный вид. Штурм, сказал он, скоро начнется – но они и без того это знали, ждали только приказа. Майор запнулся и поглядел на лист бумаги:

- Приказ пришел, и я сейчас прочту вам его. Вы будете слушать меня молча. «Я хочу обратить внимание армии на события, произошедшие при взятии Сьюдад-Родриго», - читал Коллетт суровым голосом. Ему не удалось произнести «Сьюдад» с буквой С, получилось «Кьюдад». – «Население города, граждане союзника Британии, Испании, пожаловались на многочисленные оскорбления и насилие. Повторения такого поведения не должно случиться в Бадахосе. Любые покушения на собственность мирных жителей будут быстро и заслуженно караться смертью, задержанные преступники будут повешены на месте преступления», – он сложил приказ.