– Что хорошо? – спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил.

– Что – хорошо?!

– Это не инфекция, – наконец сказал он. – Количество лейкоцитов в норме, белковые фракции тоже в норме. У нее вообще нет никакой иммунной реакции.

– И что это означает?

Он был очень спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал. Я решил, что он просто тупица. Теперь, когда всем заправляет Отдел здравоохранения, в медицину идет работать кто попало. Наверное, этот паренек – представитель нового поколения врачей‑тупиц.

– Мы должны расширить диагностическую сеть, – сказал интерн. – Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но…

– Ничего, это нормально, – сказал я. – Только… как вы думаете, что с ней такое?

– Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей?

– Нет, – я покачал головой.

– Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?

– Например?

– Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?..

– Нет, ничего такого.

– Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?

– Да нет, вроде бы ничего… Хотя – погодите! Вчера ей делали прививки.

– Какие прививки?

Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.

– Я не знаю – те, что положено делать в ее возрасте…

– Вы не знаете, какие ей сделали прививки? – переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги.

– Бога ради, откуда мне это знать? – я больше не мог сдерживаться. – Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери…

– Не волнуйтесь, мистер Форман, – начал он меня успокаивать. – Я понимаю, как вы сейчас нервничаете. Просто назовите мне фамилию вашего педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо?

Я кивнул и отер ладонью лоб. Лоб был мокрым от пота. Я продиктовал по буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я изо всех сил старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво.

И все это время моя малышка не переставала кричать.

Через полчаса у нее начались судороги.

Они начались, когда ее осматривал один из одетых в белые халаты консультантов. Маленькое тельце моей Аманды изогнулось и задергалось. Она прерывисто захрипела, как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки свело спазмом. Глаза закатились под лоб.

Не помню, что я тогда сказал или сделал, но прибежал огромный, похожий на футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и скрутил мне руки. Я смотрел поверх его плеча на свою дочь, вокруг которой толпились шестеро людей в белых халатах. Медсестра в футболке с портретом Барта Симпсона взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал вырываться. Санитар бубнил что‑то про веник, повторяя одно и то же снова и снова. Наконец я разобрал, что он говорит про какую‑то вену. Санитар объяснил, что у малышки обезвоживание и поэтому ей делают внутривенное вливание какого‑то там раствора. И что судороги у нее начались от обезвоживания.