Найалл не питал никаких иллюзий относительно Джудит. Она мало знала его, не выражала желания узнать поближе и, похоже, вообще не думала о нем. Она со всеми мужчинами вела себя спокойно и вежливо, ни к кому не проявляя особого внимания. Это он знал, понимал и безоговорочно принимал. Однако судьба, милорд аббат и некая монашеская щепетильность в отношениях с женщинами сделали так, что по крайней мере один раз в году он будет видеть ее, будет приходить к ней домой и вручать ей розу как положенную плату. Он обменяется с ней несколькими словами, увидит перед собой ее лицо, и она тоже увидит его, пусть на несколько минут.

Найалл оставил работу и вышел в сад, окруженный высокой стеной. Там были фруктовые деревья, грядки с овощами, а с одной стороны — узкая цветочная клумба, заросшая сорняками, сквозь которые все же поблескивали яркие разноцветные головки. У северной стены рос куст белых роз, он был высокий, в рост человека, и цеплялся за камни дюжиной длинных, усеянных шипами веток. Только семь недель назад Найалл подстриг его, но каждый год куст давал сильные молодые побеги. Это был старый куст, его омертвевшие ветви обрубали много раз, и внизу он стал толстым, узловатым и очень крепким, почти как ствол дерева. Сейчас он был весь усыпан белоснежными полураскрывшимися бутонами. Цветы на нем никогда не были очень крупными, но они отличались чистой белизной и дивно пахли. Когда наступит день перенесения мощей святой Уинифред, роз будет достаточно, и он выберет для Джудит лучшую.

Она должна получить самую красивую. А увидит он Джудит даже раньше, ведь она придет забирать пояс. Найалл с удовольствием вернулся к работе, обдумывая, как он будет делать новую пряжку, когда закончит украшать блюдо для кухни провоста.

Только окрашивание шерсти и скатывание готовой материи были отданы в опытные руки Годфри Фуллера, его красильня и сукновальня с рамами стояли у самой реки, под стеной замка.

К этому времени, как и каждую весну, первые кипы шерсти были уже куплены, рассортированы и отосланы в окраску, а в положенный день их доставил обратно в дом Джудит Перл сам Годфри. Войдя в дом, он, похоже, вовсе не торопился перейти к делу, хотя был известен как человек, для которого время — деньги, а деньги он очень любил. И еще он любил власть. Он наслаждался тем, что был одним из самых богатых членов городской гильдии, и всегда искал способ расширить свое дело. Как утверждали ходившие по городу слухи, он поглядывал на состояние вдовы Перл, почти такое же значительное, как его собственное, и никогда не упускал случая указать на выгоду, которую можно будет извлечь, если в результате заключения брака оба состояния соединятся.

Когда он вошел, Джудит вздохнула, однако учтиво предложила Годфри освежающее питье и в который раз вынуждена была терпеливо выслушать его доводы, которые имели лишь одно достоинство: они ничуть не походили на любовное ухаживанье. Его слова были продиктованы здравым смыслом, а не чувствами. Впрочем, он говорил верные вещи. Его дело и ее, соединенные вместе, если их и в дальнейшем вести так же успешно, как они велись до настоящего времени, могут стать серьезной силой не только в городе, но и в графстве. Джудит окажется в выигрыше, по крайней мере с точки зрения увеличения богатства, и он тоже. Да и как мужчина не так уж он и плох: хотя ему уже исполнилось пятьдесят лет, он все еще был видный мужчина, высокий, энергичный, с хорошей фигурой, густой седой шевелюрой и решительным лицом.