Джим закрыл глаза и стал прислушиваться к дыханию старого дома. Приют Святого Франциска для мальчиков. Последнее из таких заведений, насколько он знал.

Он бывал здесь много раз в юности, но не помнил его в свои детские годы.

Да этого и не могло быть. Он провел здесь всего несколько недель до того, как Иона и Эмма усыновили его. Какое совпадение: уже через несколько часов после того, как его нашли на пороге, Стивенсы оказались здесь, чтобы усыновить мальчика! Примерно за шесть недель до этого Соединенные Штаты вступили в войну, и количество заявлений об усыновлении резко сократилось. Найденыш нашел семью и стал Джеймсом Стивенсом, когда ему не исполнилось еще и двух месяцев.

Везунчик!

Еще больший везунчик теперь, когда он стал наследником богача.

А как насчет других, не столь удачливых? Как насчет всех остальных бездомных детей, которых судьба или чья‑то воля оставила без родителей, – тех, что провели здесь долгие годы в попытках найти дом в разных семьях и не находя его, пока где‑нибудь не приживались или не становились достаточно взрослыми, чтобы начать самостоятельную жизнь?

Джим болел за них всей душой.

Какая ужасная жизнь!

Верно, но могло быть и много хуже. Монахини из монастыря Лурдской Божьей Матери, расположенного рядом с приютом, учили воспитанников в приходской школе, меняли им белье, стирали их вещи, а священники старались заменить им отца. Это было надежное пристанище с крышей над головой, чистой постелью и едой три раза в день. Но это не было домом.

Каким‑то образом в 1942‑м Джиму повезло. Он думал о том, в какой мере ему повезет при оглашении завещания на следующей неделе.

Если получу пару миллионов, усыновлю всех до одного мальчишек из приюта Святого Франциска, всех этих несчастных подкидышей.

Он не удержался от улыбки.

Да, подкидышей, вроде меня.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Кэрол.

– Просто думаю, – ответил он. – Гадаю, сколько я могу получить из наследства Хэнли. Возможно, достаточно для того, чтобы мы могли позволить себе на время куда‑нибудь уехать и всерьез заняться делом, чтобы потом услышать в нашем доме топотание маленьких ножек.

По лицу Кэрол пробежала тень. Она положила руку на его ладонь.

– Возможно.

Он знал, как ее волнует, сможет ли она наконец забеременеть. Они сотни раз обсуждали это. То, что у ее матери были с этим проблемы, вовсе не означает, что Кэрол ждет то же самое. Все врачи, с которыми она советовалась, в один голос утверждали, что у нее нет причин беспокоиться, но Джим знал – эта мысль гложет ее.

И его тоже. Все, что тревожило Кэрол, еще в большей степени тревожило его. Джим любил ее беззаветно, иногда до боли. Он знал, что это звучит как литературный штамп, но порой, глядя на нее, когда она читала или делала что‑то на кухне, не замечая его взгляда, он чувствовал настоящую боль в сердце. Ему хотелось только, чтобы она была такой же счастливой оттого, что он принадлежит ей, как был счастлив он, зная, что она принадлежит ему.

Этого не купишь за деньги, но наследство даст ему по крайней мере возможность одарить ее всем, что она захочет, дать ей жизнь, которой она так заслуживает. У него самого есть все, что ему нужно, как бы банально это ни звучало. А Кэрол... и все‑таки деньги не помогут приобрести то, чего она желает сильнее всего.

– И даже если у нас не будет своего ребенка, – сказал он, – можно взять из этого приюта.

Она лишь рассеянно кивнула в ответ.

– Во всяком случае, – снова заговорил он, – работу в больнице, раз она тебя так угнетает, ты сможешь оставить. Не надо будет надрываться.

Она лукаво улыбнулась.

– Не заносись слишком далеко в своих надеждах. При нашем везении на оглашении завещания в очереди окажется тысяча других «сыновей».