– Странно... Ты совсем не похожа на итальянку.

– Ладно тебе. Поезжай, – сказала она.

Когда они подъехали к изящному мосту Куинсборо, у Кэрол внезапно возникла идея.

– Знаешь, еще немного рано ужинать. Ну, а раз мы уже все равно направляемся в город, давай заедем к тете Грейс.

– Куда угодно, только не к ней, – простонал Джим. – Я готов поехать с тобой даже в модный магазин.

– Перестань, она такая милая, а для меня особенно много значит.

Кэрол любила свою тетку. Старая дева была ей вместо матери в студенческие годы, была ее семьей, «домом», где она могла проводить праздники и летние каникулы. Кэрол всегда хорошо ладила с ней. Однако о Джиме этого не скажешь.

– Да, но от ее обители меня бросает в дрожь.

– Тебя ни от чего не бросает в дрожь, а потом, мне совестно иметь столько свободного времени, находясь в городе, и не заехать на минутку к ней.

– Ладно, – сказал он, когда они переехали Ист‑Ривер и спустились по пандусу в Манхэттен. – Едем в Грэмэрси‑парк. Но обещай мне, что, как только она попытается начать спасать мою душу, мы уедем.

– Обещаю.

ИНТЕРЛЮДИЯ В ЗАПАДНОЙ ЧАСТИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ПАРКА – I

Сначала мистер Вейер не совсем понял, что это такое.

Это произошло, когда он полусидя‑полулежа почти дремал на софе в гостиной перед новеньким цветным телевизором. На девятнадцатидюймовом экране маршировали американские войска – шла специальная передача новостей о новогоднем наступлении во Вьетнаме. Вейер вдруг почувствовал нечто в ромбовидном мозгу: покалывание, зуд. Он не знал, как назвать это ощущение, но было в нем что‑то зловещее.

Предостережение?

Чем сильнее оно становилось, тем казалось все более знакомым. Как что‑то из прошлого, нечто, известное ему прежде, но не встречавшееся уже много лет.

Чье‑то присутствие?

Внезапно его охватила тревога; он стряхнул с себя дремоту и сел.

Нет, этого не может быть!

Он поднялся с софы, подошел к окну и стал глядеть вниз на голые деревья Центрального парка. Парк купался в оранжевом сиянии заходящего солнца. Темной оставалась только часть перед зданиями, высившимися вдоль западной его части. Дом, в котором жил Вейер, отбрасывал широкую полосу тени в оранжевое зарево.

Зловещее чувство росло, становилось сильнее, определеннее. Оно исходило с востока, с противоположной стороны города.

Этого не может быть!

Он увидел свое расплывчатое отражение в оконном стекле: крупный мужчина с седыми волосами и морщинистым лицом. Он выглядел на шестьдесят, но в тот момент ощущал себя много старше.

Больше не оставалось сомнений в том, что это за чувство. Но как это может быть? Это невозможно.

– Что случилось, милый? – спросила жена по‑английски, с сильным акцентом, когда вернулась из кухни.

Это он! Он жив! Он здесь!

Глава 3

1

Грейс Невинс вытирала пыль с самой большой из своих скульптур Младенца и одновременно жевала хрустящую ржаную галету. Двенадцатидюймовая фарфоровая статуэтка изображала скорее не младенца, а юношу в золотой короне с земным шаром в руках, на верхушке которого красовался крест. Таких скульптур у нее было четыре. Они стояли в гостиной по углам в направлении четырех сторон света и все еще были облачены в рождественские одеяния. Однако скоро предстоит переодеть их. Близится Великий пост; в следующую среду – его первый день. Пост предписывал темные пурпурные облачения.

Грейс перешла к распятиям. Всего их у нее насчитывалось двадцать два, и на тех, что были богато украшены резьбой, собиралось особенно много пыли. Затем Грейс занялась восемью скульптурами Божьей Матери, начиная с небольшой, всего в шесть дюймов, которую она привезла из Национального собора в Вашингтоне, и кончая мраморной красавицей высотой в три фута, стоявшей в собственном миниатюрном гроте в углу против двери.