Она станет посмешищем.

Ее это не заботило. Зачем ей волноваться о том, что подумают про нее люди? Ей давно уже было все равно.

Ее страх имел мало общего со смущением и стыдом. Он касался только того факта, что у нее будет ребенок. Ребенок, наполовину ее, который выйдет из ее тела. Ребенок, которого ей нужно будет нянчить, любить и учить.

Она привела, затянула еще одного человека в свою тьму. Ребенка. Невинного.

Ее мысли спутались. Если она тщательно выберет хороший дом, и отдаст туда ребенка после рождения, если она будет осторожна и никогда не увидит его снова, и он не узнает, кем или чем была его мать, будет ли у этого ребенка шанс?

Но она не могла думать ясно. Элен только что осознала правду, хотя она уже некоторое время была у нее перед глазами. Эдгар остановился, не доходя до дома и, без предупреждения поднял ее на руки и пронес остаток пути. Она чувствовала силу его рук и твердость его тела, – и испытала ослепляющее чувство одержимости им.

Ее тело говорило уже несколько недель, но ее разум оставался глух. Ребенок этого мужчины рос внутри ее тела.

И поэтому она его проклинала и назвала бы его даже худшими словами, если бы у нее оставались силы.

Куда она могла пойти? Она закрыла глаза и с облегчением поняла, что головокружение исчезло. В Шотландию? Ее кузены были уважаемыми людьми. Они не будут в восторге от перспективы ухаживать за беременной женщиной, чей муж скончался десять лет назад. В Италию? Она могла бы найти семью Повайз и их компанию. Если она расскажет интересную историю, им это даже понравиться. Они были достаточно опытными, чтобы понимать, что подобное может случиться.

Она не могла перевести все в шутку. Это затрагивало ребенка. Невинного.

Куда тогда? Куда-нибудь в другую страну Европы? Куда-то здесь в Англии?

Она не могла мыслить ясно. Ей нужно было поспать. Она смертельно устала. Если она сможет поспать, она сможет прояснить свой разум, а потом подумать и рационально все спланировать. Если только она сможет уснуть…

Но она все еще видела Эдгара, стоящего у ее постели, который выглядел еще более крупным и угрожающим в теплом пальто с пелериной, расставив свои обутые в сапоги ноги на ее ковре, он хмуро смотрел на нее и предлагал вызвать врача.

А что больше всего тревожило ее, что она продолжала видеть его над собой в этой постели, когда он всем своим весом давил на нее, а его горячее семя потоком пролилось внутрь нее. Она продолжала видеть картины того, как она забеременела.

Она ненавидела его. Но ни в чем его не винила. Это все была ее вина. Она соблазнила его и не предприняла никаких мер, чтобы избежать последствий. Но она все равно его ненавидела.

Он не должен ни в коем случае узнать правду. Она не переживет такого унижения.

Вероятно, он даже захочет нести ответственность. Отправить ее куда-то, где она могла бы родить ребенка в комфорте и секретности. Возможно, он бы нашел для него дом. Возможно, он бы поддерживал его, пока тот не стал бы взрослым, а потом нашел бы ему подходящую работу. Он бы решил, что она слабая женщина, которая не в состоянии справиться со всем в одиночку.

Он не должен никогда узнать об этом. Он не должен организовывать жизнь ее ребенка. Он не должен забрать у нее ребенка и лишить ее ответственности и заботы об этом. Это был ее ребенок. Это находится внутри нее. Сейчас. Он. Или она. Реальный человек.

Она прикусила верхнюю губу. Затем она почувствовала вкус крови. Она не спала.

* * *

Леди Стэплтон и миссис Кросс не появились на музыкальном вечере леди Кэрью. Миссис Кросс прислала записку с извинениями, объясняла маркиза Кэрью, когда кто-то заметил их отсутствие. Леди Стэплтон плохо себя чувствует.

Кто-то заметил, что просто удивительно, что большинство из них остались здоровы в такую ужасную погоду.