Он хлестнул по песку плетью и вышел на берег.

— Эге, — сказал Иван Васильич, — кто-то наш след шибко путает.

— Хотел бы я это знать! — Андрей Михалыч сорвал ветку крушины и, машинально растерзав ее, бросил в траву.

— Вот ведь вы какой, честное слово! — с упреком сказал Алеша. — Люди по своим делам по тайге ходят. Попался им голубой носок по дороге, подняли, на дерево повесили — может, хозяйка искать будет, так на дереве лучше увидит… А откуда им знать, что мы по их следу побредем?

— Так что же, значит, опять к переправе? — спросил Серебряков.

Но Крылатов задумчиво оглядел темнеющие кусты, косые темно-зеленые тени, мягко расчертившие берег, и покачал головой.

— Вроде как не стоит сейчас ходить, Андрей Михалыч. Спутаем все, следы собьем. Лучше завтра с зарей. А сейчас зажжем костер, посидим тут, где наши ребята сидели… А?

— Это верно, — сказал Алеша. — И лошади отдохнут, попасутся — здесь трава хорошая.

Рано утром всадники снова стояли у переправы, у кривого дерева, лежащего через речку.

— Стойте, товарищи! — Алеша Ермолин, вытянув шею, вглядывался в воду. — Что-то, кажись, блестит на дне…

Он слез с лошади и, войдя в воду в своих высоких сапогах, пригляделся еще раз:

— Чудеса, товарищи! Честное слово!

Он снял пиджак, засучил рукав рубашки и вытащил со дна столовый мельхиоровый нож с узорной ручкой. Нож торчал среди камней, и вода не смогла утащить его.

— Видали?

— Все ясно, — кивнул головой объездчик. — Ни геолог, ни биолог, ни ботаник такого ножа в экспедицию не возьмут. Это, конечно, наши горе-герои. Ну что ж, поищем броду…

Всадники переправились на ту сторону и сразу поняли, что теперь-то напали на настоящий след. Вскоре нашли место, где был костер и ребята обедали.

— Смотрите, рыбу ели! — усмехнулся Иван Васильич, дотрагиваясь концом плети до рыбьих костей, оставшихся в золе. — Чем же они ее ловили — руками, что ли?

— Изобрели что-нибудь, — сказал Андрей Михалыч. — Голод заставил.

— От костра должен быть след, — сказал Алеша. — Давайте поищем, куда они дальше двинулись. Тут сапог с подковками нету. Ох, уж эти сапоги, честное слово!

20

Ночь наступила лунная, росистая. Полянка, на которой остались ночевать ребята, была тиха и торжественна. Порхали огромные серые ночные бабочки, похожие на воробьев. Неслышно, как видения, чертили небосклон летучие мыши. Раскрывались белые ночные цветы… Вскоре появилась иллюминация — залетали, закружились в лунном воздухе зеленые огоньки светляков. Тайга начинала свой ночной праздник.

Но ребятам было не до праздника. Они наломали груду еловых веток — ветки эти хоть и кололись, но хорошо пружинили, и ребята уже приловчились спать на них, — настроили себе постелей вокруг костра. Испекли и съели клубни стрелолиста. И, почти молча напившись горячего лимонника, улеглись кто как сумел. Катя и Светлана прижались друг к дружке, чтобы согреться. Толя повернулся к костру спиной. Сергей лежал и глядел в огонь. И лишь один Антон сидел у костра — он сегодня начинал дежурство.

Скверно было на душе у Антона. Во-первых, без обеда. Во-вторых, без ужина. Ну разве это ужин — водяная картофелина величиной с грецкий орех! В-третьих, и на завтра ничего не предвидится. В-четвертых, лучше всего сейчас лечь бы и уснуть — может, хоть во сне что-нибудь съедобное приснится!

Но спать Антону нельзя: он часовой! Да и как спать? Не особенно уснешь, когда ты сидишь голый, в одном Сергеевом пиджачке, а твоя курточка, и рубашка, и штаны, все насквозь мокрое и развешанное на кустах, сушится у костра.