У Кати изорванный пестрый сарафанчик, прорехи были зашпилены сосновыми иголками. У мальчишек рубашки и штаны порваны. Руки и ноги у всех исцарапаны… Они посмотрели друг на друга, смутились…
Но что же теперь делать? Уж какие есть.
Дом был низкий, широкий, сложенный из толстых бревен, с большими окнами, с хорошим крылечком. Огромная столетняя елка, обросшая седым, голубоватым мохом, свешивала над тесовой крышей дремучие ветки. Тут же, по еловым ветвям, богато завивался дикий виноград с маленькими зелеными кисточками. Высокая полынь-артемизия, светлая и серебристая, обступила дом, доставая верхушками до крыши.
— Все заросло… — прошептала Светлана, — как в «Спящей красавице»… Значит, тут никто не живет?
— Посмотрим, — ответил Сережа. — Бывает, что и живут. А чаще так — приходят, ночуют и дальше идут.
Дверь оказалась запертой. Замок с толстой дужкой висел на железных кольцах, окна были закрыты ставнями, и на поляне вокруг дома стояла глубокая полуденная тишина.
— Никого! — вздохнула Светлана.
Ребята растерянно переглянулись. Сережа, чуть нахмурясь, поглядел на них, закусил губу.
Подавленные, примолкшие, стояли они и глядели на запертую дверь. Силы вдруг покинули их. Так они все были уверены, что сейчас встретят людей, что тут их накормят, дадут отдохнуть, отправят домой… И вот — никого.
Антон присел на ступеньку, бросив на траву свой пустой, до смерти надоевший ранец.
— Что же делать будем, а? — спросил Сережа, ни к кому не обращаясь.
На этот раз и он растерялся. Когда уже казалось, что все испытания их окончены и все беды пройдены, их теперь встречает запертая дверь. Если бы хоть войти в дом!
— Вы пока решайте, — сказала Катя, — а я в холодочке посижу.
И она уселась в тени под елкой.
— Я не знаю, что делать, — сказала Светлана, — только идти дальше я совсем не могу. Ну, не могу, и все!
И она растянулась на траве около Кати.
— Ждать будем? — обратился Сережа к Толе.
Толя стоял, прислонясь к перильцу крыльца.
— Решайте, — ответил он, приподняв брови и глядя в сторону. — Вы же теперь все сами, без меня решаете.
Снова наступило молчание. Только кузнечики стрекотали в дышащей жаркими запахами траве, и от их стрекота тишина казалась еще более глубокой, еще более нерушимой.
Понемножку подкрадывалось отчаяние. Ну что делать? Идти — нет сил. Ждать — кого ждать? И сколько времени ждать? Час, день, неделю? А может, и до самой осени никто не заглянет в этот таежный дом?
Лишь один Антон ни о чем не думал и не расстраивался. Вернее, он тоже призадумался было, но сидеть привалившись к перильцам было так удобно, а солнышко так славно пригревало, что печальные думы как-то незаметно рассеялись и приятная дрема начала заволакивать глаза.
Где-то над головой — может быть, на старой елке — прощебетала птица.
«Видит, что мы тихо сидим, вот и прилетела, — подумал Антон. — А вот и другая, на крыше… Как бы на голову не села… Интересно, что это за птицы тут крутятся, около дома? Разные птицы, целая стая. И чего им тут сладко?»
Но лень было пошевелиться, лень обернуться и поглядеть. Мало ли птиц в тайге…
Но вот одна прошумела крыльями совсем близко от крыльца. Антон открыл глаза. Недалеко от дома, на тонкой ветке калины, сидела птица с лиловой шейкой и бледно-красным пером на крыле… Антон поморгал ресницами — приснилось ему, что ли? Ведь это сизая лесная горлица, он горлиц сто раз видел… Но почему же у нее шейка лиловая, будто выкрашена чернилами? У Антона мать вот так же своих кур метит. |