|
— Дай мне свой адрес, и сегодня вечером тебе доставят деньги. Мой управляющий потребует у тебя расписку, удостоверяющую, что тебе заплачено за мальчика сполна. После того как Уилкинс кивнул в знак согласия, Никлас отбросил в сторону кайло и вкрадчиво проговорил: — Ну вот, теперь, когда мы с тобой оба стоим на ногах, может, ты откроешь свой грязный рот и возведешь на меня ещё какой-нибудь поклеп? Не бойся, я не вооружен, так что мы сможем обсудить твои заявления и разобраться между собой как мужчина с мужчиной. Хотя шахтер был тяжелее по меньшей мере фунтов на тридцать, он отвел глаза и тихо, так, чтобы его смог расслышать лишь только Никлас, пробормотал: — Да делай ты, что тебе нравится, цыганский ублюдок, мне-то что? Чувствуя, что Уилкинс уже надоел ему до самой последней крайности, Никлас отвернулся от его багровой физиономии и обратился к Моррису. — Оуэн, если я возьму на себя все расходы на содержание Хью, ты согласен забрать его к себе и растить вместе с твоими собственными детьми? Или, если это по какой-то причине невозможно, не знаешь ли ты какую-нибудь другую подходящую семью? — Мы с Маргед возьмем его, — Оуэн обнял мальчика за плечи. — Хочешь всегда жить со мной, Хью? Только имей в виду: тогда тебе придется ходить в школу. Глаза Хью наполнились слезами. Он кивнул и молча уткнулся лицом в шею Оуэна. Пока тот гладил малыша по спине, Никлас вместо того, чтобы растрогаться, цинично размышлял о великой силе денег. За каких-то двадцать пять гиней можно было дать ребенку совершенно новую жизнь! Естественно, благородная кровь стоила больше: сам Никлас обошелся старому графу вчетверо дороже. И можно не сомневаться, что тот заплатил бы и более высокую цену, если б в жилах его внука не было низкой примеси цыганской крови. Лицо Никласа напряглось и застыло; он отвернулся. Отныне малыш Хью будет жить в доброй, порядочной семье — это единственное, что действительно имело сейчас значение… На протяжении всей этой сцены Клер молча наблюдала за Никласом, и её проницательные голубые глаза подмечали все. Когда он взглянул на нее, девушка сказала: — Теперь я вижу, что вы, милорд, небезнадежны. — Если вы воображаете, будто я сделал это из человеколюбия, то глубоко заблуждаетесь, — резко возразил он. — Всему виной мое своенравие и упрямство. Она улыбнулась. — Упаси Бог упомянуть ваше имя в связи с каким-нибудь добрым делом! Ведь тогда вас, чего доброго, с позором исключат из Общества Развратников и Плутов. — Меня не могут исключить, так как я — один из его членов- учредителей, — отпарировал Никлас. — Между прочим, вам давно пора переодеться в сухое, иначе вы замерзнете до смерти. И необходимо принять ванну — на вас столько угольной пыли, что вы выглядите как трубочист. — Вы тоже, милорд. — Продолжая улыбаться, она вошла в сарай, где перед спуском в шахту оставила свою одежду. Никлас, Оуэн и Хью воспользовались другим сараем. Обычно Оуэн трудился до более позднего часа, но так как наводнение нарушило весь распорядок работы шахты, он решил вместе с Хью отправиться домой пораньше. Переодеваясь, Никлас тихо спросил Морриса: — Ты уверен, что Маргед не станет возражать, если ты приведешь в дом чужого ребенка? — Не станет, — убежденно ответил Оуэн. |
