– Я ж, Николай Семенович, дело свое знаю. Что ж я, не отличу дикую особь от ручной. Они ведь нарочно их пустили. Чтобы за работу мне не платить! Пятьсот долларов! Что для них эти деньги!

Семеныч тут усмехнулся, хотя не до смешков было. Но он всегда усмехался, когда злился.

– Ну-ка, пошли, Ильич, разберемся. – И решительно взялся за поручень трапа. И так же решительно, как свой человек, вошел в каюту капитана.

– Ты что ж, поганец, – сказал он вместо «Здравия желаю!» – что ж ты стариков обижаешь?

– Сейчас лично проверю, в трюм спущусь.

Крыс в каюте, кстати, уже не было.

– Садись, Ильич. – Семеныч по-хозяйски распахнул дверцу капитанского бара, достал коньяк, щедро наполнил две рюмки. – Не стесняйся. Расскажи-ка поподробнее.

Хлопнув пару рюмок, до которых старик Нильс был весьма охоч, он успокоился и внятно рассказал все, что случилось, что было до этого и как теперь, возможно, будет.

– Крысы, Николай Семеныч, удивительно интересные существа. Мне даже жаль порой вести с ними борьбу на уничтожение. Но – надо! Иначе они заполонят весь мир и никому в нем места не останется.

– Это мне понятно, – кивнул Семеныч, имея в виду совсем иных крыс.

– Я по-всякому их истреблял. И отравами, и крысиным львом. Вы знаете, что такое крысиный лев? О! Это дьявольская выдумка крысоловов.

– Дикая кошка?

Нильс рассмеялся мелким застенчивым смешком, чтобы ненароком не обидеть такого крутого и уважаемого человека.

– Это, Николай Семеныч, обыкновенная крыса мужского пола. Самец. Такого льва выводят искусственно. Жестоким путем. Сажают в клетку несколько особей и не кормят. Через некоторое время, уступив голоду, они сжирают самого слабого…

– Понял! А тот, кто остался, сожрав всех своих братков, тот и лев, да? Ну совсем как у нас.

– Похоже, – согласился, подумав, Нильс. – Он становится каннибалом и беспощадным, умелым истребителем себе подобных.

– А если нет под рукой себе подобных?

– Бросается в ярости на все, что движется и дышит. Но я очень редко прибегаю к такому способу дератизации. Я разработал свой препарат. Совершенно безвредный для окружающей среды, но абсолютно губительный для любой крысиной стаи.

– А в чем суть-то? – более заинтересованно спросил Семеныч, вновь наполняя рюмки. – Вот бы нам такой.

Нильс застенчиво хмыкнул:

– Для людей таких препаратов и без того хватает. Он угнетает половую функцию. И крысы теряют способность к размножению. Примерно на третий день.

– Лихо. А толку-то что?

– Они уходят. Они – звери крайне умные. Я бы сказал, в их уме что-то мистическое есть. Ну вот как объяснить? Судно еще в порту, исправное, готово к плаванию. И тут все крысы с него, как по команде, уходят. Либо на другое судно, либо куда-то на сушу. Будто знают, что корабль обречен. Как это объяснить? Что их толкнуло? Я сам такое видал. Картина жуткая. В Одессе это было. Сухогруз у причала, не на якоре, на швартовах. Борт высокий, канаты отданы с кормы и носа, чуть не вертикально натянуты. И что вы себе таки думаете? Я еще не приступал к работе, как вдруг на палубу, будто живая волна хлынула, – вся залита крысами. И одна за одной – по канатам на берег. А как им трудно! Цепляются не только лапками, зубами, иные даже хвостом помогают. А какая сорвется, ее тут же поддержат. И – вереницей на причал. И где-то в пакгаузах скрылись. Как объяснить?

– Да проще рюмки водки. Они ведь в трюмах обитают, углядели где-то, куда человеческий взгляд не проникает, трещину, глубокую влажную ржавчину, ну и смекнули…

Нильс рассмеялся – старчески, довольно.