Но не это обезоруживало меня. Я мог бы объяснить, что не хочу быть секретарем, если это руководящая работа, что я имел в виду совсем другое и готов выполнять любое дело, хотя бы переписывать бумаги, и, может быть, переломил бы его, если бы не сознание того, что, в конце концов, прав не я, а этот неприятный человек. Ведь я действительно пытаюсь примазаться, лишь с одной целью — потом уехать. Нужно было кончать.

— Ладно, — сказал я, — когда нибудь вы обо мне узнаете, — и вышел не без страха, что буду задержан.

Я чувствовал себя совсем больным и слабым. Ощущение голода прошло. Его убили моральный удар, унижение, разочарование. Во рту был вкус желчи.

В коридоре я нос к носу столкнулся с Пашей, озабоченно мчавшимся куда то с ворохом бумаг.

— Ну, где ты пропадал? — остановил он меня.

Паша был мой лучший или даже единственный друг на белом свете, но мне было стыдно сказать ему, что меня только что позорно прогнали, когда я протянул руку за работой.

— Да так, знаешь, был в городе. И потом, Паша, — я подтащил его к глубокой нише окна, — дело есть к тебе срочное. Надо спасти девушку.

Паша, несмотря на то что спешил, остановился, весь внимание. Ах, как я любил его за это! Я рассказал ему про Рустама и его сестру и передал листочки со всеми записанными на нем данными. Он молча положил их в карман. Рот его сжался, брови нахмурились; я знал, что Паша будет бороться с несправедливостью до конца.

— Ну, а теперь, — опомнился он, — иди со мной, тебя Листер и Толмачев хотят видеть.

В конце коридора на крайней двери висела табличка: «Археологическая экспедиция профессора Толмачева». Паша и я вошли не постучавшись.

— А, пропащий, — приветствовали меня, — вы как раз и нужны. Езжайте сейчас же к Александре Ивановне в больницу и везите вот все эти бумаги. Ревком передает имущество бывшего военного госпиталя нам, экспедиции, и больнице. Теперь и они и мы разбогатеем. Пусть посылает завхоза, забирает все, что ей нужно для больницы, а на остальное ставит печать, мы увезем после. Ну, ступайте, не теряйте времени, внизу линейка, садитесь и езжайте.

— Подожди, Глеб, я подъеду с тобой до военкомата, там одно дело есть! — крикнул мне Паша вдогонку.

Мы сошли вниз.

— Что это за табличка? — спросил я. — «Археологическая экспедиция»? Так быстро?

— Ну, а что же? — ответил Паша. — Ты бы знал, какие люди в бюро сидят. Настоящие большевики!

Сколько искреннего восхищения, какая превосходная степень вкладывалась в это слово!

— Ну, а Листер? — спросил я.

Паша помедлил:

— А он решил, что лучшим лечением для него будет работа, и теперь он назначен заместителем Толмачева.

— Вот как! — удивился я. Впрочем, подумав, я прибавил: — Он может.

— Может, — подтвердил Паша.

Обо мне не было ни слова. Конечно, в археологическую экспедицию меня не возьмут, партия меня не пошлет. Кому я нужен? Кто мне доверит? Ну ничего, к вечеру вернусь в чайхану, переночую, а с утра начну искать что либо...

— Ну, мне здесь. — Паша легко соскочил с линейки.

Через четверть часа я уже подъезжал к больнице на окраине города.

Александра Ивановна и Катя вышли мне навстречу.

— А вот и Глеб, — приветствовали они меня, как своего. — Давайте бумаги, нам уже звонили.

Александра Ивановна пристально посмотрела на меня:

— Опять зеленый. Должно быть, ничего не ел? Катя, веди его в столовую, там еще не кончен обед.

Я действительно был голоден, как волк, и Катя только улыбалась, глядя, как я уминаю кашу.